Ясненько, он у них, должно быть, передушил кур, непонятно, правда, зачем. Ведь если бы есть хотел, то и сожрал бы, а они вон целые, не растерзанные, скорее развлекался так, хулиганил, одним словом. Что ж, за такие художества и у нас в деревне собак бьют, только спектакль из этого не устраивают. Впрочем, если бы наши собаки были размером с этого ящера и если бы их приходилось с таким трудом удерживать на растяжках, небось вся деревня сбежалась бы поглазеть на такое увлекательное зрелище. Тулово у зверюги было с крупного, хорошо кормленного борова, на толстых, но коротких лапах, хвост у основания широкий, быстро сходил на нет. Интересно выглядела шея — она казалась тонкой по сравнению с телом, но на самом деле была крепкой и довольно длинной, увенчивалась смешной, совсем не страшной головой. Теперь мне уже казалось странным, что я так сильно испугалась в прошлый раз этого зверя. А ведь давно уж они его лупцуют, могли бы и перестать, сколько можно? Я перевела взгляд с жертвы на палачей и поняла, что совсем не туда жалость свою адресую. Наказываемая зверюга хоть и орала благим матом, но выглядела вполне благополучной и бодрой, что вовсе не мудрено при такой-то шкуре! А вот вся четверка палачей, включая моего чучелку, еле стояла на ногах, пот с них катился градом, и вид у них был отнюдь не грозный, а жалкий. Я уже почти решилась влезть и скомандовать прекратить, только раздумывала, как это будет воспринято окружающими, но надобность в моем вмешательстве вдруг отпала. Послышался чей-то громкий протяжный вопль, потом еще один, удары прекратились, и все почему-то дружно задрали головы.
Я тоже задрала, но ничего не увидела, кроме того, что здешнее светило уже близко к зениту и здорово слепит глаза. Я решила, что задирание голов по окончании церемонии это просто часть местного ритуала, не стоит обращать на него внимания. Пока все стояли как истуканы и старательно пялились в небо, я подобралась поближе к зверю, он вызывал у меня жгучее любопытство, и потрогала пальцем его хвост. Чешуя на нем была, но не жесткая, как я ожидала, а упругая, теплая, кое-где между чешуйками торчали шерстинки, и все вместе было довольно приятным на ощупь. Совсем расхрабрившись, я провела ладонью по всему хвосту и даже слегка пошлепала по нему в виде, так сказать, ласки. Ящер повернулся, посмотрел на меня с явным любопытством, словно был разумным, потом стал умываться своим длинным языком как ни в чем не бывало, словно бы не его только что так волтузили. Кто-то тронул меня за руку, я обернулась, рядом стоял мой чучелко. Он тяжело дышал, и лицо его было мокро от пота, он показывал вверх. Я послушно задрала башку и, к своему удивлению, увидела в небе над площадью кружащуюся птицу, но какую! Вот это птичка, обалдеть можно! Такую бы ящер уж не придушил. Впрочем, она и была таким же почти ящером, только телом куда тоньше, и у нее были перепончатые, большие крылья. Выходит дело, что я попала во что-то вроде парка юрского периода, с поправкой на местный колорит. Подробностей птицы рассмотреть мне не удалось, потому что солнце било прямо в глаза. Птица совершала над площадью круг за кругом, толпа молчала, словно бы оцепенела, тишину нарушало только сопение дракона, который, высунув до предела зеленый свой язык, старательно вылизывал уголок глаза.