Когда Джеймс с сожалением сообщил ей, что Андреас не приедет, она лишь бесстрастно повела плечами, словно ей было все равно, но потом не сдержалась и добавила ядовито, что причина, вероятно, заключается в том, что для него, увлеченного своей интересной лондонской жизнью, здесь, в глубинке, слишком скучно.
Она огляделась в поисках отца. Для человека, который избегал шумных сборищ любой ценой, Джеймс развлекался неожиданно бурно, наверстывая упущенное время со старыми друзьями.
Элизабет выхватила бутерброд с подноса проходящего мимо официанта и устало вздохнула, заметив, как к ней приближается Тоби Гилберт.
Если бы она не оказалась внебрачной дочерью Джеймса Грейстоуна, если бы случайно не попала в этот чужой для нее мир высшего общества, встретила бы она когда-нибудь такого парня, как Тоби Гилберт? Нет. Он был из тех людей, кто существовал где-то там, на самой кромке ее жизни; молодой, успешный, компетентный юрист, он, казалось, дышал другим воздухом. Тоби Гилберт: учтивый, очаровательный и безо всякого сомнения принадлежащий к высшему кругу. Таких, как он, здесь было много.
– Выглядишь ты не очень веселой. – Взяв с одного из подносов какой-то деликатес, на приготовление которого у повара, должно быть, ушли годы, Тоби Гилберт устремил на Элизабет веселый и оценивающий взгляд. – Хорошо тебя понимаю.
Наверное, это отвратное чувство – находиться в перекрестье чужих оценивающих взглядов, да еще и стараться делать довольный вид.
Его густая светлая шевелюра была искусно подстрижена; со лба свисала челка, достаточно длинная, чтобы придавать всей прическе изящный вид, но недостаточно длинная, чтобы это выглядело неподобающе.
Ужасно несправедливо, что из-за неправильного парня, занимавшего все ее мысли, она могла ответить Тоби только бледной улыбкой и болтовней о мелочах.
Она старалась вслушиваться в слова Тоби, ее разум-бунтарь уже разломал все наспех поставленные заслоны и вновь отправился бродить по запретным дорожкам. Вот почему, увидев Андреаса, прислонившегося к косяку в дверном проходе с другой стороны огромной гостиной, Элизабет ничуть не удивилась: она знала, что это всего лишь игра расшалившегося воображения. Она мигнула, чтобы избавиться от наваждения, и тихо вздохнула, поняв, что человек, повернувшийся сейчас к группке щебечущих женщин, тут же с явным интересом замкнувших его в круг, вполне реален.
Воображаемый Андреас не стал бы, смеясь, флиртовать со стаей блондинок; но ее воображение, увы, разительно расходилось в этом пункте с реальностью, где Андреас уже показал себя как человек, для которого было плевым делом соблазнять одну женщину в то самое время, как другая была отложена на потом где-то в другом месте. Он думал о ней только плохое, в то время как должен был увидеть хорошее. Он мог влюбить в себя девушку даже против ее воли, а потом повернуться к ней спиной и относиться так, как будто между ними ничего не было.