«Нет уж, не вылезу!» – в озлобленном отчаянии сказал себе Хведор, невольным движением тела колыхнув рваный слой ряски. Он все сидел по шею в воде, скрытый от берега камышом и кочкарником, а те, на берегу, видно, боясь трясины, даже не приближались к бочажине. Да и он, бывало, когда-то со страхом смотрел туда на обсаженное кочками, заросшее лозняком болото, ощущая почти суеверный страх при одном только приближении к нему. Теперь он сидел в нем спокойно и ждал. От холода деревенели конечности, внутри у него все сжалось в тугой болезненный узел. Он медлил, но, видно, долго медлить ему не придется, все скоро кончится. Тяжелая суконная свитка на плечах настойчиво тянула его вниз, пудовые постолы влекли в бездонную глубину бочажины. Видно, все-таки ему не хватало решимости выпустить из рук осклизлый лозовый корень и тихо в другой мир. Словно бы он на «сто-то надеялся и часто, прерывисто дышал, как рыба, выброшенная на песок.
– Ровба, вылазь! – раздалось близко, за камышами. – Вылазь по-хорошему!
Гражданин Ровба, от имени советской власти предлагаю сдаться…
Они там кричали, а он не очень я слушал их. Выбраться отсюда не было сил, да и желания тоже.
– Что-то не видать тут…
– Да там он! Вон след в тростнике…
«О люди, люди! За что же вы так! Люди…» – неизвестно к кому взывал в душе Хведор.
Однако они уже лезут. Хведор немного подвинулся к воде, снова качнув вокруг ряску, и повернул голову. Высоко поднимая ноги в прибрежной осоке, двое осторожно приближались к его бочажине. В руках у одного был длинный и тонкий шест – уж не собираются ли они ширять им в кустарнике, подумал Хведор. Отсюда он хорошо видел их, это были незнакомые парни, наверно, комсомольцы из района. Где-то за кустами неподалеку лениво подавала голос собака, но в трясину, кажется, ее не пускали.
Дальше не сунешься!
Давай, давай! Еще можно,- послышалось чуть в стороне, и от этих слов у Хведора сразу перехватило дыхание.
Он узнал этот голос – он узнал бы его и на том свете, потому что это был голос сына. Бедный Миколка, вдруг подумал Хведор, и ему лезть сюда! Однако, видать, не от сладкой жизни, наверно, заставили…
Те двое с шестом, кажется, потеряв беглеца, свернули немного в сторону, к самой чащобе лозняка, решив, что он там. Но он не был ни там, ни здесь – он здесь почти уже не присутствовал. Ему оставалось совсем немного – разве что взглянуть к проститься. Как только увидит сына, так и уйдет. На этом свете делать ему уже нечего.
Парни вовсю орудовали шестом в лозовых зарослях, а Миколка не появлялся. Бедный Миколка, что он переживает теперь, думал Хведор. Наверно, не по своей воле – заставили. Может, ему приказали? Какой-нибудь начальник повыше. Потому что, наверное, есть и над ним начальник, И послали его на поимку отца, от которого он отрекся. Если отрекся, то можно, видно, и ловить. Но если такое возможно, то как тогда жить? И для чего жить? Нет, жить на этом свете ему невозможно.