— В устье сойдем. Ловцами станем…
— Эй, пошто не гребешь? — окликнули они Ивашку. — Неужто пулей зашибло?
— Да не… — Он сидел сгорбившись, опустив голову, глотая слезы. — Неклюд-то, мыслю, довел на нас… А с нами ведь был заодно, ел, пил вместя-ах…
— Эк ты мягок, — сказал Глеб. — Ничего, парень! Неправды еще сколь много на свете. Ну, не томись, веселей угребай, не рони весла!..
Стал Ивашка рыбным ловцом.
Ездил на «прорези» — садке с прорезанным дном, где по зашитому решеткою полу ходили большие репьястые рыбы.
В ставших озерами протоках ловили веселую рыбу «бешенку». Сеть опрастывали в лодку, «бешенка» билась и трепетала, и лодка казалась наполненной мерцающей водой.
Дула моряна. Ветер ломал ледяные поля. Пласты льдин, острые, как ножи, громоздились и рушились со звоном и плеском.
По весне в устье шел сбор яиц. Тихими летними вечерами сети покрывались белым налетом. Это были поденки…
Так прошел год. И снова была весна с счастливыми голосами уток, с немою рыбьей свадьбой.
Красная рыба скатилась в море. Опять осень пришла…
5
«…Ваше царское и княжеское величество не только сами ученых людей любите, но и всемилостиво… намерены в своем царстве и землях школы и университеты учредить… Ваше царское и княжеское величество этим себе имя истинного отца своего отечества снискаете, какого только бог к особому благополучию страны создал и утвердил…»[19]
В Золотой палате на стенах и сводах написаны притчи.
Ангел держит рукою солнце; под ним — земной круг и полкруга: вода и рыбы.
У царского места — органы — «художества златокованны»: на деревцах птицы поют сами собой, «без человеческих рук».
На лавках расселась Боярская дума.
Борис держит в руке «царского чину яблоко золотое». У него сросшиеся брови, лицо чуть раскосое, круглое; борода и волосы у висков поседевшие, голос сыроват и глух.
— Решили мы, — говорит он, — послать во всякие иноземные города — звать ученых надобных мужей в Москву, дабы научить русских людей немецкому и иным языкам и разным наукам и мудростям приобщить.
Встал с передней лавки Шуйский, подслеповатый, хилый старик:
— Великий государь, дозволь мне, холопу твоему, молвить!.. Што ты, государь, замыслил, и то, государь, замыслил ты не гораздо. Коли в нашей единоверной земле начнут люди говорить розно, порушится меж нас любовь да совет.
— Што скажете, бояре-дума? — с усмешкой спросил Годунов.
— Не гораздо, государь! Не гораздо! — закричали бояре. — Иноземных обычаев нам не перенимать! Своей веры держаться и языка русского! За то стоять!
— Будь по-вашему, — сказал Борис и свел брови. — Тогда пошлем ребят наших в Лунд-город