— Все, девушка, вы свободны. Дальше посторонним вход воспрещен.
— Как, а… Я хочу быть донором!
— Хотите и будьте. Но неужели вы думали, что вас пустят в операционную? Узнаете в справочной о состоянии больного, он будет лежать в хирургическом отделении, — вполне дружелюбно объяснил парень. И увез с собой самое дорогое, что у меня есть.
Чтобы чем-то заняться, я стала разглаживать ладонями и складывать Сережкину одежду на свободном стуле. Хотя все это, за исключением практически новых штиблет на тонкой подошве, можно было выбросить. Лоскуты, клочки и ошметки, окровавленная рвань… Не станет же Серый Волк носить пальто с тремя заплатами или заштопанный пиджак с отрезанными рукавами? Кому все это нужно? Нужно мне… Сложив вещи стопкой и поставив сверху обувь, я села и задумалась: кто стрелял? Почему Волков шел ко мне пешком? Куда подевались его деньги и куда делась Ольга? Количество скопившихся загадок без разгадки преобразовалось в качество, способное свести с ума. Чем дольше думаешь, тем меньше понимаешь… Одно я знала точно: никуда из больницы не уйду, пока…
Плохо, конечно, даже очень скверно, что не захватила с собой мобильник. На то, что дежурная по приемному покою позволит сделать звонок со служебного телефона, рассчитывать не приходилось, оставалось верить, что Лидка и Евгений Павлович не обидят моих кукушат, которые и так чуть не остались сиротками… Я всхлипнула и сама себя окоротила: нет ничего глупее, чем лить слезы!.. Рискнула подойти к медсестре, занимавшейся обработкой ссадин побитого алкоголика.
— Оксана, скажите, пожалуйста, как фамилия того хирурга, который забрал моего… моего раненого? Кажется, Синев?
— Синев, Белов… Что это меняет? — проворчала она.
— Или Чернов, гы-гы-гы, — развил ее мысль пьяница.
Наверное, он желал таким образом понравиться девушке. Лучше бы молчал в тряпочку! Так нет же — объединились двое против одного, очень мило… Впрочем, у меня самой помалкивать никак не получилось.
— Просто этот хирург на вид слишком молодой… Справится ли он с операцией?
— А тебе зачем старый? — сощурил подбитый глаз прощелыжного вида пациент. — Старый не вспашет, не засеет!
Оксана оценила его кондовый юмор, резкие черты ее лица смягчила улыбка.
— Синев — интерн, никто его, бабника хренова, оперировать не допустит, не бойся. Езжай домой, твоего чемпиона еще долго будут латать. Часика через три позвонишь, узнаешь…
— Ой, нет, я дома не выдержу! Я…
— Эх, я не я, и шапка не моя, — раздухарился ханурик. Видно, мало ему наподдали.
— И я того же мнения, — подпела Оксана.
Они загоготали по-гусиному. Куда податься? Кругом сплошь невменяемые!.. Я снова переместилась на стул у стенки, сгорбилась, подперев ладонями щеки. Сидела в полном оцепенении, не двигалась, словно приросла к коричневому, потрескавшемуся дерматину.