Это были грустные мысли и воспоминания, но сейчас надо было думать о новой жизни, и Хоуп мысленно переключилась на малыша, которого она уже носила под сердцем. Ребенок словно олицетворял собой жизнь и надежду, служил противоядием от всех трагедий, через которые каждый из них прошел. Сейчас, пожалуй, впервые за последнее время, она поняла, почему так хотел этого Финн — он цеплялся за жизнь, чтобы вытеснить горькие воспоминания, преследующие его уже столько лет. От этой мысли Хоуп растрогалась, теперь она любила его еще сильнее. Потом она стала думать об Одре и мысленно оплакивать загубленную юную жизнь. То, как честно Финн признавал свою вину в этой трагедии, ее очень тронуло. Он не пытался ничего утаить или отрицать, и это делало ему честь. И Хоуп устыдилась своего мимолетного подозрения, что ему льстило, что его можно любить так сильно, чтобы пойти на самоубийство. Конечно, это не так. Как ей только такое могло прийти в голову?! Но что то в его глазах, а потом этот странный вопрос все же заставили ее так думать. Хорошо, что она оставила при себе свое удивление. А скажи она ему хоть слово, он бы обиделся и был бы прав: как можно подозревать подобное?
Хоуп вернулась домой. Она была спокойна и полна сил и решила заняться делом — освободить два шкафа, набитых старым постельным бельем. Она стояла на стремянке, когда в комнату вошел Финн. Хоуп беспрерывно чихала от пыли. Финн немедленно принялся ее ругать.
– Куда тебя занесло? — проворчал он, а она в который раз вытерла нос и ответила, продолжая чихать.
– Навожу тут порядок. — Хоуп методично сбрасывала вниз пожелтевшие простыни, покрывала, наволочки, скатерти. — Это старье лежит тут уже лет сто, не меньше, оно все истлело.
– Ты с ума сошла! — сердился Финн. — А ну ка, слезай с лестницы! Если хочешь, я сам все сделаю. Вот упадешь — ребенка убьешь. — Хоуп в изумлении уставилась на него, но потом заулыбалась, тронутая его заботой.
– Финн, не бойся, я не грохнусь. Лестница очень устойчивая. Мы ее из конюшни принесли. — Это была единственная лестница, с которой можно было достать до верхних полок шкафов, ведь потолки в доме — а соответственно, и мебель — были высоченные. Но Финн не шутил и, пока она спускалась, крепко держал стремянку. — Послушай, я же не инвалид, и срок еще совсем небольшой. — Хоуп понизила голос, чтобы Уинфрид или Кэтрин не услышали ее, хотя оба были настолько глухи, что не представляли никакой опасности.
– Думай, что говоришь! Ты теперь отвечаешь за нас троих. Пора бы стать умнее, — проворчал Финн и сам полез наверх. Не прошло и минуты, как он тоже начал чихать. А в следующий миг оба уже заливались веселым смехом. Хоуп вздохнула с облегчением. — По-моему это все надо просто выкинуть, — сказал Финн, оглядывая гору белья на полу.