Ну и вот, вчера нá тебе, под машину попала…
Чувствую, что мне стыдно перед ним появиться вот так, с разбитым лицом, еще подумает, что я синявка какая-нибудь, девка подзаборная… Как эти наши соседушки, черт бы их драл, заверещали сразу, чтó это ты, Ленка, с глазом подбитым, мужика у тебя, вроде, нет? Вот и оправдываюсь перед ним, как могу…
– Позвольте поинтересоваться, сударыня, что именно вы называете машиной? В прошлое воскресенье видел в музее механики много презабавных штуковин…
– Машина… повозки такие… движутся сами по себе… без лошадей… ну… вроде паровоза…
Снова смущаюсь, сейчас начнет расспрашивать про машины, про двигатели, а что я про них знаю, никогда не интересовалась… Так ведь и не смогла ему объяснить, как устроен сотовый телефон… Он уже и не спрашивает, обиделся, наверное, или махнул рукой, что, дескать, с нее возьмешь, в своем мире живет, ничего про него не знает…
– Они же как несутся… с огромной скоростью, – добавляю, сама не знаю, зачем, – двести километров в час…
Зачем ляпнула, никто так не несется… хотя всякое бывает… Сетка морщин разглаживается на его худом лице.
– Мне кажется, такое чудо техники представляет собой огромную опасность… я бы на месте ваших властей запретил подобные штуки…
– А ездить на чем? На старых добрых лошадей пересядем?
Смеюсь. Как все-таки мы не понимаем друг друга!
– Как же иначе… другой век, другие скорости… огромные расстояния преодолеваем в кратчайшие сроки…
– Позвольте, Элен, вы говорили мне, что добираетесь до работы полтора часа…
Снова краснею. Когда и два, когда и три, как я ненавижу этот город… И не я одна, по всему городу висят плакаты: «Устал от пробок, голосую за Панкратова…»
Неуклюже разливаю чай, еще не наловчилась одной рукой, он порывается встать из своего угла, помогать мне, да сиди, сиди, тебе-то еще круче пришлось… Смотрю на его длинные ноги, как жутко смотрится гипс на его колене… нда-а, угораздило…
– Люди движутся все с большими скоростями, открывают новые миры… весь вопрос, стали ли они от этого счастливее…
– Какое там… такой процент самоубийств, что мама не горюй…
Хочу сказать, как сама пробовала, резала вены, неудачно, как орала медсестра, давай покажу тебе, как надо, чтобы больше тебя сюда не привозили, как было больно, как стыдно… Это когда тот, первый, ушел, любила его без памяти за одно за то, что чем-то был похож на этого, сидящего передо мной…
И понимаю, что ничего ему не скажу… еще одного его укоризненного взгляда не выдержу, это он умеет, смотреть так, что уже не знаешь, куда от стыда деваться…
– Я тоже хотел уйти из жизни в юные годы… стрелялся… даже шрам остался на груди. Теперь понимаю, как это глупо… нелепо… заглядывать в лицо смерти… а тогда казалось, что и нет другого выхода, когда расстался со своей первой любовью…