Вздрагиваю – когда часы в углу комнаты начинают бить полночь. В ту же минуту ослепительная вспышка вырывается откуда-то с верхних этажей, хлопают пробки и лампочки, дом погружается в темноту.
– Вот, блин, замкнуло что-то… парни, чего встали, свечи принесите, пошукайте, что там перегорело… темнота – друг молодежи, в темноте не видно рожи…
Выглядываю в окно, в темную панораму осени.
– Да тут всю Москву, похоже, вырубило.
– Это нехило, это по-нашему… всю Москву… парни, я стесняюсь спросить, свечи будут, или вас самих в керосине вымочить?
Снова вздрагиваю – на этот раз от звонка, вот догадался Крылатый мелодию поставить, от которой на месте подскакиваешь…
– Крылатый слушает… что? Чего ликвидировали? Какую банду? Вы охренели или как, я вам русским по белому сказал, парней не трогать! Мало ли что приказывал, на тридцать три раза приказание отменил! Если с этими анималами или как их там что-нибудь случится, я уже не знаю, что с вами со всеми сделаю… Что делать, что делать, снимать штаны и бегать… Этих ищите, анимов, или как их там, если узнаю, что вы их всех того…
Смотрим друг на друга – оба опустошенные, растерянные, и не верится, что это – все, что дальше уже – ничего. Это в новостях бывает, в сводках вестей, проведена-успешная-операция-по-ликвидации-банды… Вот где-то там, в динамике радио, на экране телевизора, только не с нами, не с нами…
– Ликвидировали, – Крылатый умоляюще смотрит на меня, будто надеется, что не прав.
– Ликвидировали, – киваю я.
– Ну… может, не всех еще… может, выбрался там кто-то… – не сдается Крылатый.
– Может быть.
– Думаешь?
– Думаю.
– Они же какие… ушлые. Вроде всех передавишь, да какое там…
– Тоже верно, – соглашаюсь, хотя сам в это не очень-то верю.
Крылатый смотрит на часы над камином, стрелки только-только перевалили за полночь, будто специально ждали полуночи, чтобы свершилось… свершилось…
– Пацан мой где-то шляется…
– А?
– Женька мой, говорю, где-то шляется… восемнадцать лет, мозгов с гулькин нос…
– Ну… образумится еще, – говорю, не понимаю, чего это вдруг он заговорил о сыне.
– Тоже верно говоришь… образумится.
Снимаю со спинки пальто, долго не могу попасть в рукава.
– Куда собрался-то? – косится Крылатый.
Холодеет душа, так и чувствовал, что живым меня не отпустит.
– Да нет, ты не думай… я не такой. Куда ты на ночь-то глядя… со мной посиди… чайку попьем…
– С-спасибо…
Говорю так, что сам не понимаю, спасибо – да, или спасибо – нет, снова отчаянно пытаюсь надеть пальто, снова – не могу, похоже, и правда придется остаться…
– Загулял сынуля мой, – говорит Крылатый, сам разливает по чашкам что-то душистое, клубничное.