— Хреново, — поежился Бобби.
— Белые барашки, — сказал я, что на языке серферов означает огромные волны, опасные, как стая акул.
Пока я садился в Сашин «Эксплорер», Бобби проехал мимо нас в джипе, направляясь к дому Дженны Уинг, стоявшему на другом конце города.
Мы должны были увидеться не раньше чем через семь часов, но в то утро двенадцатого апреля еще не знали, что за денек нам предстоит. Неприятные сюрпризы стали накатываться на нас один за другим, как гряда монолитных волн выше человеческого роста, плодов тайфуна, разбушевавшегося на другом конце Тихого океана.
Саша припарковала «Эксплорер» на подъездной аллее, поскольку гараж был занят машиной моего отца, а также коробками с его одеждой и личными вещами. Однажды я почувствую, что смогу расстаться с этими предметами памяти, но пока этот день еще не настал.
Конечно, я понимал, что это нелогично. Воспоминания об отце, дававшие мне силу жить, не имели никакого отношения к одежде, которую он носил от случая к случаю, к его любимому свитеру или очкам в серебряной оправе. Отец оставался со мной благодаря его доброте, уму, смелости, любви и жизнерадостности. И все же дважды за три недели, прошедшие с тех пор, как я запаковал его вещи, я раскрывал одну из коробок просто для того, чтобы посмотреть на эти очки и этот свитер. В такие моменты я понимал, что мне тяжелее, чем кажется. Водопад скорби более высок, чем Ниагара, и я догадывался, что еще не достиг дна реки.
Выйдя из «Эксплорера», я не стал торопиться в дом, хотя утро уже почти настало. День с трудом восстанавливает цвета, украденные у мира ночью; и в самом деле, вокруг царили пепельно-серые тона, приглушавшие яркие отсветы. Несмотря на кумулятивный эффект ультрафиолетового излучения, стоило провести минуту-другую, любуясь двумя дубами перед входом.
Эти калифорнийские дубы с могучей кроной и толстыми черными сучьями возвышались над домом, который находился под их сенью круглый год: в отличие от восточных дубов они не сбрасывают листву на зиму. Я всегда любил эти деревья, часто лазил на них по ночам, чтобы стать ближе к звездам, но в последнее время они стали значить для меня еще больше, потому что напоминали о родителях, которые пожертвовали собственной жизнью ради того, чтобы вырастить такого неудачного ребенка, как я, и дать мне возможность жить припеваючи.
Свинцовый рассвет придавил своей тяжестью даже ветер. Дубы стояли неподвижно; каждый лист казался отлитым из бронзы.
Спустя минуту, успокоенный этой неподвижностью, я пересек газон и пошел к дому.
Это сооружение с каменной поперечной балкой, посеребренными временем и непогодой кедровыми стропилами, шиферной крышей, низкими стрехами и просторным крыльцом было современным, но естественным и, что называется, близким к земле. Это был единственный дом, который я когда-либо знал, а учитывая как среднюю продолжительность жизни больных ХР, так и мою способность находить приключения на свою задницу, не приходилось сомневаться, что я проживу в нем до самой смерти.