Отец Том выпрямился во весь рост; казалось, он стал выше прежнего. Но я догадывался, что это иллюзия. Его дьявольский гнев был таким внезапным и таким бешеным, что между Элиотом и металлическим предметом должна была вспыхнуть вольтова дуга. Ярость сделала его великаном. В глазах иезуита горел столь яркий желтый свет, словно внутри его черепа было не новое превращающееся вещество, а ядерный реактор, от которого могла бы питаться новая Вселенная.
Я отступил, тяжело дыша, и как дурак начал искать пистолет, отобранный Мануэлем.
Саша держала подушку, как видно, выдернутую из-под головы самоубийцы. Это было таким же безумием, как и все остальное. Неужели она собирается задушить отца Тома или забить его до смерти мешком с гусиными перьями? Но когда Саша приказала ему повернуться спиной и сесть, я понял, что под подушкой скрывается «чифс-спешиал» 38-го калибра. Это должно было заглушить звук выстрела, если бы Саше действительно пришлось стрелять. Окна спальни выходили на улицу, и звук мог вызвать громкое эхо.
Можно было заранее сказать, что священник ее не услышит. К тому времени он был в состоянии слышать лишь то, что творилось у него внутри: рычащий ураган его «превращения».
Он открыл рот, оскалил зубы и испустил страшный вопль, за ним другой, страшнее первого. Затем последовали крики и жалобные стоны, которые выражали попеременно боль и удовольствие, отчаяние и радость, слепой гнев и угрызения совести, словно внутри этого измученного тела находилось множество душ.
Вместо того чтобы приказать отцу Тому замолчать, Саша начала читать заупокойную молитву. Может быть, она не хотела прибегать к оружию. Может быть, боялась, что его безумные вопли услышат на улице, что привлечет нежелательное внимание. Ее голос дрожал, из глаз лились слезы, но я знал, что Саша сможет довести дело до конца.
Отец Том с пеной на губах поднял руки, словно призывая на нас гром небесный, и вдруг затрясся всем телом, как в пляске святого Витта.
Бобби стоял в том же углу, где его бросил Элиот, и прижимал обе руки к левому боку, пытаясь остановить кровь.
Рузвельт перекрывал дверь в коридор. Он держался за то место, в которое попала цветочная ваза.
Судя по выражениям их лиц, не один я считал, что нас ждет новый приступ ярости, более страшный, чем тот, который мы видели. Конечно, я не думал, что отец Том на наших глазах превратится из священника в чудовище, как инопланетянин в фантастическом фильме, полувасилиск-полупаук, силой прорвется сквозь наш строй и проглотит беспомощную Мангоджерри, как мятную лепешку после ужина. Плоть и кости не могут изменяться с быстротой воздушной кукурузы в микроволновой печи. Однако новое превращение пастора в хищника меня уже ничуть не удивило бы.