— Внутрь чего? — повторил Бобби.
Я указал на бунгало, где сидел в чулане, прячась от обезьян.
— Хочу взглянуть, что там гниет на кухне.
— Очень хочешь?
— Ужасно, — сказал я, направляясь к бунгало.
— Извращенец, — проворчал он, идя следом.
— Отряд был зачарован.
— Значит, мы должны спуститься до уровня обезьян?
— Это может оказаться важным.
— Мой желудок полон кибби и пива, — предупредил Бобби.
— И что из этого?
— Просто дружески предупреждаю, брат. В таком состоянии я очень чувствителен.
Входная дверь бунгало осталась незакрытой. В гостиной по-прежнему пахло пылью, плесенью, сухой гнилью и мышами; кроме того, здесь пахло шелудивой обезьяной.
Фонарик, которым я раньше не смел здесь пользоваться, осветил в углу между задней стеной и потолком несколько желтоватых коконов длиной сантиметров в восемь. Их свили бабочки, мотыльки или какой-нибудь сверхплодовитый паук. Более светлые прямоугольники на выцветших стенах отмечали места, где когда-то висели картинки. Штукатурка потрескалась меньше, чем можно было ожидать от дома, построенного шестьдесят лет назад и пустовавшего почти два года, но сеть тонких трещинок делала стены похожими на яйцо, из которого вот-вот вылупится птенец.
В углу валялся красный детский носок. Он не мог иметь отношения к Джимми, потому что оброс пылью и лежал здесь давно.
Когда мы шли к двери гостиной, Бобби сказал:
— Вчера купил новую доску.
— Конец света. Ты ходил в магазин?
— Друзья в Хоби сделали это за меня.
— Хорошая? — спросил я, проводя его в столовую.
— Еще не распаковал.
В углу потолка виднелось несколько таких же коконов, как и в гостиной. Каждый из них был длиной от восьми до десяти сантиметров и шириной с толстую сосиску.
До сих пор такие конструкции мне не попадались. Я остановился и осветил их.
— Аж мурашки по спине, — сказал Бобби.
Внутри пары коконов виднелись темные пятна, изогнутые в форме вопросительного знака, но они были так плотно запечатаны, что я не смог разглядеть подробности.
— Видишь что-то двигающееся?
— Нет.
— Я тоже.
— Может, они мертвые.
— Ага, — не слишком убежденно сказал я. — Просто несколько больших, мертвых, недоделанных мотыльков.
— Мотыльков?
— А чего же еще? — спросил я.
— Больно здоровые.
— Может быть, новый вид. Более крупный. Превращаются.
— Насекомые? Превращаются?
— Люди, собаки, птицы, обезьяны. А насекомые чем хуже?
Бобби нахмурился и обдумал эту мысль.
— Пожалуй, имеет смысл запастись парой лишних шерстяных свитеров.
Сознание того, что я находился в этих комнатах, не имея представления о жирных коконах над головой, заставило меня испытать приступ тошноты. Я сам не знал, почему эта мысль вызывала у меня такое омерзение. В конце концов, никакое насекомое не могло бы пригвоздить меня к стене и заключить в удушающий кокон. С другой стороны, это был Уиверн, в котором возможно все.