Дневник офицера Великой Армии в 1812 году (Ложье)

В настоящем переводе оставлены некоторые примечания французского издателя мемуаров Ложье, казавшиеся необходимыми для большей ясности текста или любопытные по приводимым подробностям.

Нужно припомнить, что Наполеон переправился чрез Неман 24 июня без всякого сопротивления, и 28-го он совершил въезд свой в Вильну. Он решил сделать в этом городе необходимую остановку, чтобы дать перейти Неман войскам принца Евгения, составлявшим правый фланг, и стянуть сильно отставший обоз.

Дивизия Пино шла отдельно до Немана, и этот генерал имел время снабдить ее всем необходимым: но едва 5-я дивизия перешла Неман, как ее поместили в хвосте 4-го корпуса. Предшествуемая, таким образом, королевской гвардией, 13-й и 14-й дивизиями и легкой итальянской кавалерией, она часто страдала от недостатка съестных припасов, фуража и нередко страдала до последней крайности.

Вся эта местность от Немана до Вильны печальна и дика. Леса непрерывно тянутся вдоль всей дороги. Дороги, обыкновенно затруднительные в лесистой и болотистой местности, содержатся плохо. Они, однако, удовлетворяют нуждам поселян, потому что зимой ездят на санях, а летом на легких повозках. Небывалые дожди напоминали весеннюю распутицу. Поэтому все корпуса были задержаны в своем движении.

(Примеч. автора)

Автор, как и весь корпус, в котором он состоял, не знал, что Даву был в эту минуту уже вместе с ними в цепи.

Автор записок сообщает в примечании, что за этим советом последовал обед и при виде кушаний, которые получила прислуга, он не может не высказать здесь следующих соображений: «Солдаты с изумлением и негодованием обратили внимание на изобилие кушаний и утонченных вин на столе императорской прислуги. А сами солдаты переносили в то время величайшие лишения. Эта противоположность была отвратительна и унизительна. Начальствующим следовало бы извлечь отсюда хороший урок. Когда Катон проходил через пустыни Африки, он шел пешком впереди легионов с открытой головой, под лучами солнца, питаясь, как солдаты, черным хлебом. Бонапарт на Альпах и в Египте помнил об этом примере, зная, как действует такое поведение на войско. Теперь же он, может быть, был слишком озабочен и не подумал о дурном впечатлении, какое должен был произвести на солдат вид роскошного банкета, за который садились последние из его слуг, в то время как у солдат, жертвующих для него жизнью, недоставало воды и хлеба».

Автор прибавляет в примечании следующие грустные размышления: «И что же! Кто бы поверил этому. В то время как в армии рассказывали и комментировали доблестные подвиги итальянских егерей и драгунов гвардии, в то время как император в депеше на имя одного из своих ближайших помощников перечислял этих храбрецов и ставил в пример другим, в то время как сами французские бюллетени, обычно столь скупые на похвалу другим, давали о них краткий отзыв... одной несчастной Италии оставались, как я позднее узнал, неведомыми все прославляющие ее подвиги ее сыновей. Напрасно я во всех итальянских журналах отыскивал имена людей, покрывших славой свою страну и награжденных императором. Эти листки, дававшие отчет о славных деяниях всех остальных, молчали о наших!.. Прочтите эти журналы, и вы не подумаете, что в Великой Армии, шедшей в Россию, было итальянское войско! Но принц Евгений, несмотря на все свои (и очень многие) выдающиеся достоинства, никогда не умел заставить итальянцев любить себя; он не оставил после себя хороших воспоминаний в стране, несмотря на то, что столько лет ею повелевал.»

28 августа Наполеон остановился на ночлег в Семлеве, в двух верстах от Вязьмы. Затем итальянская армия колоннами пустилась через поле в поход с несколькими передовыми полками. По большой дороге шли только артиллерия и повозки. Русские хотели помешать переходу через Вязьму. Эта река протекает через город того же имени, затем делает поворот и возвращается, чтобы перерезать дорогу в четверти версты от города. С другой стороны генерал Коновницын, командуя арьергардом, приказал поджечь находившиеся в городе магазины со съестными припасами, в которых было много провианта. Русские солдаты заставляли жителей уходить, и огонь распространялся повсюду. Так что Мюрат и Даву не столько сражались с неприятелем, сколько тушили пожар.

Этот бравый офицер был родом из Сан-Миниато в Тоскане. Раньше он служил в качестве военного инженера, затем сделался адъютантом доблестного и ученого генерала Бьянки д’Адда.

(Примеч. автора)

30-й полк, действительно, был буквально расстрелян. Оторванные части тел летали в воздухе, и солдаты умирали с криками «Да здравствует император!». Русская дивизия Паскевича, защищавшая редут, должна была, однако, уступить. Только несколько человек 30-го полка проникли туда вместе со своим генералом. В этой атаке особенное удивление вызывает адъютант Мармона Фальвье. Накануне он прискакал из Испании, чтоб сообщить Наполеону о проигранной битве. Он принят был очень плохо. Желая показать, чего стоила испанская армия, он на другой день добровольно сражался в первых рядах. Он пал раненый на этом редуте рядом с ген. Бонами, который также был ранен.

В этом именно деле убит был наповал русский генерал Кутайсов, смело ведший в огонь своих кавалеристов.

Атака в первой линии направлялась 2-м армейским полком дивизии Жерара, 17-м — дивизии Морана, 9-м и 35-м — дивизии Бруссье.

Это был Мюрат, нагнавший у Можайска арьергард Платова.

Т.е. партизан.

(Примеч. переводчика)

Следует сказать несколько слов об этих гверильясах, которых, подражая испанцам, организовал из вооруженных крестьян дворянин Тикина. Эти малообученные люди, пораженные победой под Москвой и быстрым движением французской армии, настигнутые нашим авангардом, бежали, покинув своего вождя. Он сделался буйным сумасшедшим и бросался на всякого, подходившего к нему и, несмотря на желание спасти его, пришлось его пристрелить.

(Примеч. автора)

Это не было исполнено, во-первых, потому что один генерал гвардии, остановившийся там, не мог себе найти другого жилища, а главным образом вследствие просьб аббата Сюрюжа, казначея французской колонии, деревянная церковь которого прилегала к этому дворцу.

Посланного парламентером к Кутузову.

(Примеч. переводчика)

Мюрат, действительно, отправил 12 октября своего адъютанта к императору, чтобы уведомить его о критическом положении своих войск. Депешей, помеченной: Москва, 13-го, 2 ч. ночи, — император приказал Мюрату занять позицию около Воронова и оповестил его об уходе из Москвы армии. Второй депешей император предложил ему поднять всех больных и раненых его отряда, бросить багаж и отправить повозки в Москву, чтоб нагрузить их там съестными припасами в количестве, достаточном на продолжительный срок.

Вести, привезенные адъютантом Мюрата, были в самом деле очень дурные: как раз в это утро завязалась битва под Вороновым и была проиграна нами. И в то время, как адъютант беседовал с императором, отступление еще продолжалось. Мюрат потерял — это сделалось известным на другой день — 2000 человек убитыми, среди них — генералы Лери и Фишер; в плен было взято 1500 человек, отнято знамя, 30 пушек, 40 фур, громадный багаж, между прочим и часть собственного багажа Мюрата. Дивизия Клапареда и поляки корпуса Понятовского напрасно покрывали себя славой. Но решительный удар был нанесен кавалерии неаполитанского короля. Лошади оставались 24 часа без пищи. Русские утверждали, что в кухнях Мюрата в кастрюлях найдены были кошки и что вместо говядины люди питались кониной.

Туаз (фр. toise) — французская единица длины, использовавшаяся до введения метрической системы. 1 туаз = 1,949 м

(Примеч. Iwojima)

Как раз в эту экскурсию император едва не был схвачен группой русских казаков. Об этом факте много раз говорилось. Генерал Рапп выступил с тремя взводами конвоя, чтоб защитить Наполеона, но его лошадь была опрокинута ударом копья. Спешно прискакавшая кавалерия гвардии покончила с этим довольно критическим положением.

Отступление было приказано согласно мнению генералов, которые, видя приближение зимы и боясь громадности пути, спешили скорее дойти по крайней мере до Немана. По странному совпадению в этот самый час обескураженная русская армия стала отступать в противоположную сторону.

Только императорская гвардия наделена была при раздачах в Гжатске и Вязьме достаточным количеством водки и муки. Что касается больных и раненых, лежавших в повозках, то вот что говорит о них автор в одном из примечаний к своим запискам: «Участь этих несчастных была поистине ужасна, и мне во время этого отступления пришлось убедиться в их действительно героической покорности судьбе. Они лишены медицинской помощи, размещены в повозках без соломы, без сена, без одеял, ничем не защищены от холода на эти бесконечно долгие ночи. Увы, тщетно взывают они к нашему милосердию. И как в самом деле помочь им, когда нас преследует мысль, что та же участь грозит нам самим каждую минуту. Как признательна должна быть тебе вся королевская гвардия, человеколюбивый Филиппи! (Филиппи — главный хирург королевской гвардии). Как много из нас, — и первый я, — обязаны тебе жизнью!»

Генерала Милорадовича, желавшего опередить французский арьергард на пути к Вязьме и действительно двинувшегося в эту ночь.

Накануне вечером вице-король отправил в Главный штаб две депеши, чтобы известить его о нашем критическом положении. Но прикомандированный к его штабу офицер, лейтенант Терца, которому вручены были депеши, был окружен казаками и после тщетного сопротивления взят ими в плен.

(Примеч. автора)

Быть может, дальнейшие непосредственно вылившиеся строки попадут когда-нибудь на глаза Антуана Дальстейна, тоже капитана и полкового адъютанта велитов, моего товарища, и докажут ему благодарность, которую я храню за помощь, оказанную им мне, и за его великодушие при этих ужасных обстоятельствах.

(Примеч. автора)

Вице-король почтил память дель Фанте, предоставив пенсию его несчастным родителям. Город Ливорно позаботился о сохранении памяти Козимо дель Фанте: одна из улиц носит его имя и на доме под № 33 на улице Виктора Эммануила сохраняется посвященная ему надпись.

На самом деле только на другой день, в 9 часов утра, генерал Эбле, видя приближение неприятельских войск, по приказанию императора поджег мост, притом последовали опять сцены ужаса. Пять тысяч людей всякого положения, возраста и пола не успели или не могли его перейти.

Я так распространился по поводу этого маленького события только для того, чтобы внести больше ясности в рассказы г-д де Лабома, Сегюра, Камбре и Гильома де Воденкура. Последним трем историкам можно извинить то, что они представляют факты не в настоящем их виде, упоминая исключительно о заслугах маршала Удино в ущерб генералу Пино, игравшему главную роль в этом деле. Удивительно только, что г-н де Лабом, который находился со свитой принца Евгения и должен был видеть пленного казака, приведенного капитаном Мильорини и слышать его донесение, ничего не упоминает об этом.

(Примеч. автора)

Три дня спустя после перехода через Березину число годных к битве доходило до 7300 человек, включая сюда пехоту, старую и новую гвардии, 1-й и 4-й корпуса, соединенные под командой Нея, 9-й корпус Виктора и еще 1700 кавалеристов.

Эти неаполитанские кавалеристы в легких нарядных мундирах не могли вынести переездов, многие из них замерзли — и весь путь был усыпан их трупами.

Что же касается герцога Рока Романа и других офицеров конвоя, то, прибыв вместе с императором в Вильну утром в 10 часов, они вошли в кухню какого-то дома и, пока в соседней комнате император разговаривал с Мюратом, они имели неосторожность слишком близко стать у огня, а на другой день были не в состоянии продолжать путь. Герцог Романа лишился нескольких пальцев на руках и ногах.

Сержант Бургонь упоминает о тех же случаях: «Меня уверяли, что многие черпали из кассы вместе с казаками».

(Воспом. сержанта Бургоня.)

Эта лошадь находилась в руках казаков несколько минут и была вручена казачьим офицером генералу Джифленга, адъютанту вице-короля, в трех милях от Еве.

С.-Петербургская газета опубликовала следующий список наших потерь: