— Ты им даже жену свою доверить можешь, не попортят. Нежные они парни, нежные.
Поимщик отмахнулся. А Никита обвёл взором «нежных» парней, которые выглядели так, словно их только с галер отпустили. И отбывали они там наказание как минимум за убийства с особой жестокостью. Потому что таким рожам даже грабить не нужно, люди сами всё отдадут, едва их увидев.
— Аквил, — обратился к рослому приведший эту «компанию» управленец. — Как пересадите, разогрей его чуть кнутом, а то вялый он. Но не зашиби только. Он завтра нужен живой и злой.
— Хорошо, магистр, — кивнул здоровяк. — Мы нежно его. Но с толком.
Никита вздрогнул и почувствовал омерзение к этому рослому идиоту. Что он всё про свою нежность несёт? Петросян хренов! Бесит, когда одну и ту же шутку повторяют раз за разом! Верный признак того, что такой шутник клинический идиот.
Мужики облепили клетку со всех сторон, однако при этом стараясь не приближаться к прутьям слишком близко, поддели ухватами под нижний каркас и подняли. Никита смотрел на всё это с опасением, и даже поджал одну из передних лап, которой чуть не коснулся ухват.
— Взяли. Нежно парни, нежно! — разорался рослый. Вокруг происходящего уже собралась толпа зевак, и Никита только теперь прислушался о чём они переговаривались. Оказывается, радовались, что его завтра на какой-то Мранской площади или сожгут, или забьют насмерть.
Кажется, он стал понемногу свыкаться с этим, потому как новых негативных эмоций разговоры зевак в нём не пробудили. И так уже достаточно.
Клетку, как паланкин пронесли перед лицевым фасадом управы, свернули за угол и Никита увидел широкий двор, огороженный со всех сторон высокими хозпостройками. В самом дворе стояла карета с гербом на дверце — какой-то зверь похожий на медведя опирался на длинный двуручный меч. Карета была распряжена и оглобли, упёртые в землю, почему-то напомнили Никите штанги троллейбуса. Он заметил пару чёрных лошадей. Их как раз выводили из углового каменного сарая, но мужики снова свернули и лошади остались за спиной. А Никите открылся вид на задний фасад управы, выглядевший намного будничней лицевого. Всё, что он успел увидеть — обычная, без всяких приукрашиваний серая стена и выщербленные ступени, ведущие в подвал. А потом стало темно.
Но к удивлению Никиты он очень быстро приспособился к слабому факельному освещению и вскоре стал видеть почти так же, как и наверху. Его больше покоробил удушливый спёртый дух, который казалось окружил коконом, полностью ограничив доступ нормального воздуха. Стало тяжело дышать.
Воняло в этих казематах всем — и гарью от горящих факелов, и плесенью, и гнилью, и кровью, и железом. Между двумя последними Никита хорошо ощущал разницу, хотя запах был схож.