— Господа, благодарю вас за помощь. Позвольте представиться: Шарль де Батц, д'Артаньян, де Кастельмор, лейтенант мушкетеров Его Величества Короля Франции роты Его Высокопреосвященства господина кардинала. Мой спутник — граф де Рошфор, а это — мой воспитанник Рауль Кларик, виконт де Бражелон.
— Я Ульрих фон Лорингер, а это — мистер Гарри Бульмерр.
— Очень приятно. Полагаю, наше знакомство надо отметить. Господа, может быть, вы составите нам компанию?
— Отчего же нет, просим вас за наш стол, ваш в этой суматохе немножко пострадал.
Сказано было ещё очень мягко. Лейтенант недовольно поглядел на перевернутый столик. Вся еда и выпивка, разумеется, оказалась на полу.
— Я думаю, лучше поднимемся наверх, в наши комнаты…
Провожаемые хмурыми взглядами иноземцы прошествовали на второй этаж.
— Пров, а кто воин сей? — полюбопытствовал кто-то из оставшихся гостей, когда за ушедшими закрылись двери.
— Ульян Иваныч Лорингер, из литовских людей был, а теперь — полуполковник Пушкарского приказу, — откликнулся трактирщик. — Говорят, нынче в силе, на суде супротив самого Михайлы Борисовича Шеина свидетельствовал.
— Супротив Шеина-то баить в суде силы не надобно, — вздохнул еще кто-то. — Там уж всё заранее решено было…
— Э, Ивашка, пустое глаголешь, — Пров вместе с половыми уже обносил всех чарками, — облаять-то Шеина многие горазды были, а вот дело сказать — это мало кто мог. Шеин-то вишь, что-то не так с пушками распорядился под Смоленском. Ульян-то ему объяснить пытался, он в пушках большой дока, да разве ж Михайло Борисыч кого слушал? Такой уж гордый боярин был… Он Ульяна хотел сгоряча плетью двинуть, а тот его сам как двинул — воевода и сел посреди лужи. Бирючей шеинских раскидал и в Москву поспешил — бить челом царю-батюшке. Ну а уж тут бояре-то давно зуб на Шеина точили, доложили Михаилу-то Федоровичу в лучшем виде. Ну, царь-батюшка его уж после полуполковником и пожаловал.
— Да уж, — заключил Степка Скрипсков, рукавом рубахи утирая с рыла кровь, — с таким-то лучше не связываться. И силища невпроворот, и, видать, смелый воин, и в милости. Либо нутро всё отобьёт, либо в Танбов али в Козлов отправит, за крымчаками бдить. Слава Богу, сёдни обошлось…
Д'Артаньян и Рошфор неплохо говорили по-английски, Бульмерр немного знал французский, Ульрих же свободно разговаривал на обоих языках.
— В моём замке было много книг на разных языках, а я любил читать. Вот и пришлось изучать разнообразную речь. Особенно трудно мне давалась латынь, но надо же было чем-то занимать свою скучную жизнь.
— Вы совершенно правы, Ульрих. Я тоже всегда говорил, что наша жизнь — неимоверная скука, — согласился лейтенант. — А ваш земляк Уилл, — обратился он к Гарри, — убеждал меня, что через несколько сотен лет о нашем времени будут говорить, как о полном страстей и приключений, а про меня, представьте себе, господа, про меня, напишут пьесу.