— Почему?
— Я же сказала, он был православным.
— Извините, но я всё равно не понимаю.
— Дело в том, что люди одной веры крайне редко используют святыни другой. Хотя и католики, и православные — христиане, но взаимная нелюбовь… Очень сильна. Хотя формально почитать его должны обе Церкви: ведь он был канонизирован до их разделения. Но о почитании Святого Патрика православными я никогда ничего не слышала.
— Вы интересуетесь историей религии?
— Постольку поскольку.
— А дед был очень религиозен в последнее время?
— Я бы так не сказала. Просто слышала от соседок, что он иногда ходит в православную церковь.
— Простите, Элеонора Андрюсовна, отец сказал, что это Вы вызвали «скорую». Не могли бы Вы мне рассказать, как… это было…
Она на мгновение задумалась.
— Знаете, я вам сейчас всё расскажу. Только это займёт некоторое время. Хотите кофе?
— Спасибо… Если Вам не трудно…
— Не просто, — она улыбнулась и медленно, опираясь на палочку, двинулась на кухню. — Но зато я чувствую, что я еще — жива, если кому-нибудь нужна. Знаете, мне ведь семьдесят шесть лет. А Ирмантасу было…
— Восемьдесят пять. Он с шестого года, — быстро подсказал Балис.
Старушка кивнула.
— Вот. Знаете, пару лет назад я из квартиры не выходила, а он ездил по всей стране. Потому что чувствовал свою нужность, а на меня мои родственники, увы, давно махнули рукой. А потом, когда вдруг стало можно свободно дышать и говорить… Я теперь не то, что в булочную, я даже на площадь Свободы могу добраться… Тяжело, конечно… Кстати, Ирмантас меня понимал…
Она развернулась к Балису, пристально поглядела на него, словно оценивая, может ли внук понять то, что понял его дед, затем принялась колдовать над сиреневым кофейником. Маленькая кухонька была идеально чистой, внимание Балиса привлекли настенные часы, старинные, как и большинство вещей в этом доме, с гирями, искусно стилизованными под сосновые шишки.
— Он, между прочим, поддерживал Интерфронт, но, знаете, я на него не в обиде. Я его очень уважала, но чего ожидать от человека, если он с юности служил в Советской Армии. Вы, я думаю, тоже за Интерфронт?
— Я за Союз, — глухо ответил Гаяускас-младший. — Я присягу давал.
— Вот-вот… Знаете, и всё равно, мне кажется, что вы любите Литву. Только как-то по-своему, неправильно, искаженно… Не обижайтесь, молодой человек.
Теперь его взгляд зацепился за пестренькую гвоздику в хрустальной вазе, стоящей на подоконнике, рядом с алоэ в расписном керамическом горшочке.
— Я не обижаюсь… Был Ольгерд, был Кейстут, был Виттовт…
— Это Вы сами, или дед надоумил?
— Дед, а как Вы догадались?