Подслушанный разговор не давал покоя. Какой кошмар, просто невероятно — поддельные результаты анализов, смерть пациентов. Он не признался напрямую, что убивает людей, диагностируя несуществующий рак, а затем делает так, чтобы они умирали от страшной болезни, но сказал вполне достаточно, чтобы убедить ее в справедливости казавшихся дикими предположений Бобби Рея.
И они говорили о том, чтобы убить Люка. Неужели это ей показалось? Или, может, она приняла желаемое за действительное? Старейшины сделали Люка центром своей жизни — так зачем, скажите на милость, им его убивать?
Одно слово задержалось у нее в голове. Мученичество.
Старейшины — не одурманенные наркотиками яппи, которые составляют большую часть последователей Люка. Они умные, опытные, знающие жизнь мужчины и женщины. Люди, способные совершить большое зло. Они, должно быть, заподозрили, что Люк вовсе не тот святой. И поняли, что срок существования их милого приюта отшельников истекает.
Но только не в том случае, если Люк будет убит и причислен к лику святых мучеников. Умерший святой привлечет толпы новых последователей и их денежки. Если им удастся обставить все как следует, у них в руках окажется еще более крупная золотая жила, и никакая тайная сила вроде живого Люка не будет угрожать осуществлению их грандиозных планов.
Может быть, они не настолько злонамеренны? Может быть, они верят во всю эту чушь насчет нового мессии и думают, что поступают так во благо человечества. Но это неважно. Они собираются убить Люка.
И ей надо решить, намерена ли она сделать что-то, дабы это остановить.
— Рэчел? Можно войти? — Голос прозвучал тихо, неуверенно. Она вскинула удивленно голову и увидела милое, симпатичное лицо Бобби Рея. Он не Старейшина, поэтому, возможно, не участвует в их заговоре. А может, и участвует. Но ведь он предостерегал ее раньше. Осмелится ли она довериться ему снова? Рэчел не знала.
Она выдавила слабую, не слишком приветливую улыбку, чтобы потянуть время.
— Я ужасно устала, Бобби Рей. Может, поговорим завтра?
Он открыл дверь и все равно вошел, тихо притворив ее за собой. Такой юный, такой невинный. Что там Альфред говорил про его мать?
— Я не могу ждать, Рэчел, — серьезно проговорил он другим, более высоким голосом. И глаза у него были другие — ясные и совершенно пустые. — Мне надо с кем-нибудь поговорить, а ты единственная, кому я могу довериться.
— О чем ты хочешь мне рассказать? Что-нибудь про Люка? Ему грозит какая-то опасность?
К ее удивлению, он покачал головой.
— С ним все в порядке. Никто не желает ему зла. Все верят в него, считают его богом. С чего бы кому-то хотеть причинить ему вред?