Он забыл. Тело Энджел Макгуинес следует предать земле со всей возможной помпой и почестями, приличествующими ушедшему члену паствы. Интересно, испытывает ли Рэчел хоть каплю раскаяния? Может быть, настоять, чтобы она пошла с ним и посмотрела, к чему привело любопытство и жажда мести? Если бы не ее упрямство, не слепое стремление навредить ему, Энджел до сих пор была бы жива и надежно заперта в своей комнате. Не спрыгнула бы с крыши четырехэтажного здания прямо на бетонную дорожку.
Но Рэчел не из тех, кто уделяет много времени размышлениям над своими недостатками. Собственная вина ее не тревожит. Она слишком увлечена обличением чужих прегрешений. Что, впрочем, ему только на руку, ибо ослабляет ее же позиции. В конце концов бремя вины просто-напросто раздавит ее.
Но не раньше, чем он овладеет ею.
— Конечно, уже иду, — пробормотал Люк. — А ты пока проводи Рэчел ко мне в комнату. Она желает немного побыть одна.
Он видел, что ей хотелось возразить, но Бобби Рей уже взял ее галантно под локоть и повел прочь. Люк смотрел им вслед с непонятным беспокойством. Альфред принял меры, напичкав Бобби Рея транквилизаторами. Он твердо верит в божественность Люка и при всем желании не представляет опасности на территории центра. С его стороны Рэчел ничто не угрожает.
И все же Люк решил сократить до короткого ритуала церемонию предания тела Энджел выжженной солнцем земле Санта-Долорес. Земле Пресвятой Девы Марии Скорбящей.
Наконец-то. Рэчел облегченно вздохнула и с сомнением взглянула на молодого человека, который вел ее по коридору, но тот выглядел невинно, аки агнец. Пожалуй, самый молодой из всех, кого она здесь видела, лет, наверное, около двадцати. Еще одна невинная душа, обманутая виртуозным жуликом, угрюмо подумала Рэчел, стряхивая гнетущее чувство, неизменно овладевавшее ею в присутствии Люка Бардела.
Она чувствовала себя абсолютно разбитой, хотя он даже пальцем до нее не дотронулся. Тело болело и ныло, как будто ее лапали, нагло и бесстыдно.
Но он ее не тронул. И не тронет. Не посмеет.
— Куда пошел Люк? — спросила она. При ближайшем рассмотрении ее спутник оказался не таким уж и юным — может, двадцать с небольшим, — но было в нем что-то детское, какая-то незавершенность. Ангельским лицом и шапкой черных курчавых волос он напоминал выросшего Тома Сойера, бесхитростно обаятельного и неуклюжего.
— Хоронить Энджел, — ответил он мелодичным, тихим голосом.
Не стоило спрашивать. Она же не виновата, что Энджел умерла. А им не следовало возлагать на новичка такого рода ответственность. Кроме того, за всем этим стоял Кальвин. Если кто и виноват в смерти Энджел, так это он, маленький ревнивец. Кстати, он ведь и взял вину на себя. Ей не из-за чего мучиться угрызениями совести.