В конце концов привыкли, что каменщик работал без рубашки. Да и спина его из бесстыже-белой превратилась в коричневую и уже не так резала глаз горцев...
Росли хадзары. И у Дзамболата, и у Асланбека. Сперва медленно, а потом набирая скорость. Особенно быстро стало продвигаться дело после того, как русский научил Дабе и Мамсыра своему искусству класть кирпичи, и они стали втроем возводить стены. Тесто на дрожжах так не растет, как этот дом. И опять возник спор у стариков, на сей раз о том, у Дабе или Мамсыра стена будет воздвигнута раньше. Русский был, естественно, вне конкурса: его руки так и мелькали. Салам не успевал ему подавать кирпичи.
Гагаевы накрывали крышу. И это серьезное дело Дзамболат взял на себя. Он сам прибивал обтесанные стволы деревьев, что сыновья притащили из леса.
Асланбек совершенно перестал появляться на нихасе. Его белая шапка и черная черкеска от зари до темноты маячили во дворе. Но он не вмешивался в строительство, лишь молча наблюдал, как растет хадзар. Его взгляд часто останавливался на овраге...
— Завтра будут накрывать крышу и Тотикоевы, — убежденно заявил Дзабо.
Никто не возразил: стены уже были довольно высоки. Но наступило утро, а каменщики продолжали воздвигать стены. Горцам стало ясно: Асланбек задумал построить двухэтажный дом. Такой, какие строят в городе Владикавказе... Хамат ахнул, а Дзабо возликовал: получалось, что пари выиграно им...
Много лет спустя, уже после войны, за несколько дней до своей странной, страшной, покрытой тайной гибели, дядя Мурат вдруг сам заговорил со мной о причинах своеобразного взгляда на дружбу между парнями. Начал он свою исповедь издалека, заявив:
— У каждого человека есть то, что должно умереть вместе с ним. Исчезнуть, чтобы не нести боль другим... Потому-то я и прошу тебя, племянник, держать в тайне то, что раскрываю тебе. До тех пор, пока жива Зарема, притаившаяся в моей душе правда принесет ей боль... Меня не станет, уйдет в иной мир Зарема — тогда можешь поведать и моим родным, и Дзуговым, и Тотикоевым... Печатай и в газете, и по радио передавай... Можешь и книгу издать... Только ПОСЛЕ... Уже БЕЗ меня и Заремы... Нет, племянник, я ни с кем другим не делился своей бедой: впервые рассказываю тебе, хотя и неуверен, что поступаю правильно...
И после такого предисловия дядя Мурат рассказал мне эту страшную историю, исковеркавшую жизни и самого Мурата, и любимой им Заремы, да и другу его не принесшей радости...
***
Дзамболат проснулся от топота копыт лошадей. Натягивая черкеску, выглянул в окно. Сыновья его были уже на ногах. Молодцы. Стоя тесной группой, они поглядывали на внуков Асланбека, которые, нарядившись в богато расшитые черкески и папахи, повязав шашки и кинжалы, закинув за плечи винтовки, выводили коней, собирались отправиться в путь за невестой. Таймураз — молодой, красивый, задиристый, в белой черкеске — обратился к Мурату: