– Товарищ Сталин, хотел бы лично вам адресовать служебную записку, – неожиданно даже для себя самого сказал Суровцев.
– О чём? Может быть, без канцелярской волокиты разобраться можно? Что за вопрос?
– Вопрос непростой и требует анализа. Дело касается дублирования функций наших разведывательных и контрразведывательных органов. В работе Особой группы мы уже сейчас составляем всю дезинформацию для противника, учитывая и особенности структур, и соперничество между немецкими СС, СД, а также их конкуренцию с абвером. Нужно обезопасить наши органы от подобных манипуляций со стороны противника.
– Это хорошо, что вы обратили на это внимание, – после короткой паузы произнёс Сталин.
Мысли такого рода не раз приходили и к нему. Думал он об этом и сегодня. Но, в отличие от генерала, он знал истинную причину такого дублирования. Это нужно было для того, чтобы всегда быть уверенным, что любая недобросовестность, предательство или даже заговор будут раскрыты путём сравнения информации из разных источников. Но в условиях войны мера подозрительности должна иметь свои пределы. «Если мы учитываем организационную структуру немецкой разведки и контрразведки, то немцы тоже не лыком шиты», – согласился Сталин.
– Работайте, – кивнул он. – Василевский вас хвалит, – неожиданно перешёл он к другой теме. – И ещё… Что произошло между вами и членом военного совета Волховского фронта товарищем Мехлисом?
– Простое недоразумение, – уже не раздумывая, ответил Сергей Георгиевич.
– Мне тоже именно так и показалось. До свидания.
Ничего о предстоящем введении погон, как ожидал Суровцев, Сталин не сказал. «Вероятно, это уже решённый вопрос, о котором и говорить ничего не следует», – решил Сергей Георгиевич. Ничего не было сказано и о других аспектах сотрудничества с Русским клубом. Сталин перестроил работу с ним таким образом, что вся информация от Степанова из Америки и от Вальтера из Германии шла теперь напрямую к нему из разведывательного управления НКВД. Часто минуя даже Берию.
Даже общее дело не сближает и не объединяет сослуживцев так прочно, как несправедливое к ним отношение руководителя. Был ещё один любопытный фактор в отношении Меркулова к Суровцеву. Всеволод Николаевич происходил из военной семьи. Чин прапорщика царской армии не сформировал в нём по-настоящему офицерского мировоззрения, но на всю жизнь определил его принадлежность к офицерскому корпусу России.
– Подождём генерала, – сказал Меркулов своему водителю, усаживаясь в машину.
Некоторое время сидели молча, наблюдая, как на ветровом стекле автомобильные «дворники» борются с крупными хлопьями мокрого снега. Водитель в который раз за последние пятнадцать минут вышел из машины и принялся сметать веником снег с капота и крыши. Увидел идущего к автомобильной стоянке Суровцева. Предупредительно открыл перед ним заднюю дверцу. Сергей Георгиевич понял, что его ожидают.