В сгущающихся сумерках у костра Аспирин сидел в одиночестве. Медленно вечерело, скакало давление, небо затянуло тучами, и по ощущениям должен был пойти дождь. Но сталкер не хотел ломиться под крышу. Дело заключалось не в отвращении Аспирина к шумным компаниям, которым он неизменно предпочитал одиночество, а в том, что Рыжняк сегодня подавал в заведении нацменю. Корейскую жрачку Аспирин на дух не переносил. Бутыль с вином неумолимо пустела. На усах, давно сросшихся с бородой, оставались капли. Аспирину было неполных двадцать восемь, из которых девять он провел в Зоне. При этом он вовсе не считал себя старым или молодым, не стремился ухаживать за собой или, напротив, отпустить бороду. Просто в последнее время одолела апатия к внешности. Во-первых, Аспирин справедливо полагал, что ухоженность рожи – не главное для бродяги. А во-вторых, здесь не было никого, перед кем стоило красоваться. Нормальные женщины (шлюхи по прейскуранту в счет не шли) для буферных территорий Зоны являлись эксклюзивной редкостью. Тогда для кого прихорашиваться?
Вообще в свои двадцать восемь Аспирин с легкостью тянул на тридцать пять или сорок. Длинная щетина и криво бритый затылок; грубая кожа, изодранная ветками и когтями; широкие плечи и тощая фигура при высоком росте; огромные, страшные, узловатые пальцы с черными ногтями; вечно красноватые, как у всякого нормального сталкера, угрюмые глаза и общий уголовный типаж физиономии – все приводило к тому, что юный двадцативосьмилетний «мальчик» Саша мог пугать людей в ночных переулках – без оружия, просто улыбаясь…
Когда от знатной трапезы остались лишь воспоминания и маслянистые капли на последнем отрезанном хлебном куске, на дороге неожиданно для позднего часа показалась большая группа людей. Аспирин вскинулся. Вместе со шлепающим впереди Почтовым к хотелю приближалось тринадцать человек.
Незнакомцы не понравились Аспирину сразу. Во-первых, на них были цветастые куртки. Ядовито-оранжевого, ярко-желтого, кислотно-зеленого цвета, словно люди не старались слиться с окрестностями, а, наоборот, выставились напоказ. Это было неправильно – ведь только в природе яркое опасно, в Зоне же обмануть внешностью невозможно. Во-вторых, Аспирина раздражали звуки. От компании исходило столько лишнего шума, ора, криков и смеха, будто гости приближались не к самому опасному месту на планете, а к Центральному парку города Нью-Йорк. В-третьих, насторожили самоуверенные лица. Рожи новоприбывших и самого Кеши-Почтового откровенно сияли.
Факт говорил о том, что последний срубил бабла, а господа залетные при купюре. Таких клиентов, с тупой улыбкой сорящих деньгами, Аспирин не переносил. Не за наличие денежных средств, разумеется, а за особое к ним отношение. Люди такого типа были уверены в том, что за хрустящие ассигнации можно купить все на свете: покой, безопасность, преданность, даже уважение людей. Но это (возможно, к несчастью) было не так. Нелюбовь Аспирина к подобным типам объяснялась именно печальной необходимостью их