Еще одна отважная женщина, член Хельсинкской группы Мальва Ланда сказала мне «Я готова поддерживать националистов только до победы их дела. Добившись победы, они забывают про права человека».
Подозрения этого рода преследуют меня по-прежнему. И по сей день многие так называемые демократы продолжают нападать на меня Они вопрошают «Кто он, настоящий Щаранский — тот ли, который выступает за права человека, или тот, кто защищает сионистское государство?» Мои критики, и тогдашние, и теперешние, требуют, чтобы я сделал выбор: бороться либо за универсальные ценности, либо за партикулярные Или бороться за права человека, за демократию и мир, или бороться за права евреев, укреплять еврейскую identity и защищать Израиль Я должен, утверждают они, сделать в конце концов окончательный выбор между силами свободы и силами identity, между позицией гражданина мира и позицией человека, принадлежащего к своему народу.
Я же, если не считать тех двадцати четырех часов в промежутке между двумя нашими телефонными разговорами с Авиталь, никогда не видел никакой проблемы в моей приверженности и к тому и к другому. Наоборот, я ясно чувствовал, что одно без другого невозможно.
Год спустя после ареста, после обвинения в государственной измене, после ста десяти допросов, на последней стадии следствия перед началом суда я провел много времени, изучая документы разоблачающие мою «преступную деятельность». На пятнадцати тысячах страниц, подготовленных КГБ в качестве улик против меня, говорилось о моем участии как в еврейском, так и в демократическом движении. Внезапно я обнаружил фильм, сделанный на Западе после моего ареста. Кадры из этого фильма были представлены как «доказательство» моей подрывной работы.
В фильме, в частности, был снят спор между диссиденткой Людмилой Алексеевой и сионистом Михаилом Шербурном. Они спорили о причине моего ареста Один считал, что я был арестован как сионист, другая — как защитник прав человека Я не мог не улыбнуться Прошедший год лишь еще больше убедил меня в том, что для КГБ здесь нет никакой разницы Оба движения рассматривались как враждебные Оба представляли собой угрозу власти КГБ, оба боролись против тирании.
Я не знал тогда и не мог предвидеть, что это размежевание сохранится даже после распада Советского Союза. Я просто не представлял себе, что эти две силы, эти две страсти — желание принадлежать к своему народу и желание быть свободным, противостоявшие мертвящему советскому режиму как соратники, превратятся в свободном мире в заклятых врагов.