— Но ведь фургон был угнан?
— Несомненно. Но мы, конечно же, тщательно проверили всех сотрудников спортивного общества. — Он вздохнул. — Да, светофоры вечно не в порядке, а этот переулок между двумя светофорами — особенно опасный участок дороги. Бывает так: водитель, проехав первый перекресток, видит зеленый свет на втором. Тогда он закрывает глаза, жмет на педали и надеется, что все обойдется. Бывает, что обходится, а бывает под колесами оказывается человек.
— И на этот раз им оказался Ялмар Нюмарк?
— Да.
— Есть тут у вас сегодня кто-нибудь, кто занимался расследованием пожара на «Павлине»?
— Только Данкерт. Но он тогда был зеленым юнцом.
— Данкерт Муус, — повторил я.
— Да, ты его знаешь?
Я встал. Хамре привел в порядок лежащие перед ним бумаги.
— Ну, Веум. Если появятся еще трупы…
— Трупы? — переспросил я.
Он обезоруживающе улыбнулся.
— Это всего-навсего такая острота. Извини, если она задела тебя.
Тут я припомнил эту шутку.
— Да нет. Чего уж там. Надеюсь, что счет продолжу не я.
Я кивнул и вышел, а он остался сидеть за письменным столом спиной к окну.
Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта. И я увидел сидящего за письменным столом Данкерта Мууса. Он углубился в чтение кипы бумаг, как в некую увертюру в бюрократической партитуре, если судить по толщине кипы. Но на музыканта он походил очень мало.
Данкерт Муус был в одной рубашке, его коричневая куртка висела на спинке стула, галстук был завязан так небрежно, что, казалось, вот-вот развяжется. Его внешность могла бы производить совсем неряшливое впечатление, если бы не серая довольно-таки бесформенная шляпа, которую, нахлобучив однажды, он, судя по всему, не снимал, даже принимая ванну. Она как будто приросла к нему. Мне, во всяком случае, не доводилось видеть его без шляпы.
Наверное, Муус почувствовал, что я смотрю на него, потому что я вдруг встретился с его взглядом из-под полей шляпы, пронзившим меня как луч прожектора, и пролаял:
— Чего же это ты, черт тебя возьми, стоишь и пялишься на меня?
Я распахнул дверь, демонстрируя свое намерение войти.
— Кажется, уже давно, как я… Он показал на пол передо мной:
— Ни сантиметра через порог, Веум! Предупреждаю. Я ведь однажды уже объявил во всеуслышание, что не хочу тебя видеть, не хочу тебя слышать, не хочу разговаривать с тобой. Я не скажу тебе ни единого слова. — Голос его стал елейным: — Не успеешь ты, мой голубчик, опомниться, как я тебя так обложу, что из твоей башки сразу выветрится вся та лапша, которую вешают на уши деткам в воскресной школе. Понял?
— Все понял, — сказал я и прислонился к дверному косяку.