Он задумчиво поглядел на меня.
— Конечно. Все может быть. Но отыскать сейчас улики дело безнадежное.
— И все-таки улики должны быть!
— Трудно сказать. Из всех людей, живущих ныне в Норвегии, наверное, мы с Ялмаром знали о Призраке больше других. И мы оба могли биться об заклад, что под этой кличкой скрывался Харальд Ульвен.
— Значит, теперь вы — последний?
Воцарилась тишина. Ее посеяла последняя фраза. И опять мне почудилось, что у меня по спине: пробежал холодок. И мне показалось, что рядом с нами незримо присутствует кто-то третий. Может быть, Харальд Ульвен сидит с нами в комнате и дышит на нас холодом.
Конрад Фанебюст взглянул на часы, и это ощущение исчезло.
— К сожалению, у меня назначена встреча. Но если я вам понадоблюсь; позвоните. Я всецело на вашей стороне, и, если будете держать меня в курсе, я буду весьма признателен. И я бы хотел, то есть, вам следует иметь в виду, что за гонораром вы можете обратиться ко мне.
— Очень любезно с вашей стороны. — Я поднялся. — Но я занимаюсь этим делом бескорыстно — из дружбы к Ялмару.
Он тоже встал.
— Позвольте все же мне заплатить мой долг, долг дружбы с Ялмаром Нюмарком.
Не успел я и рта открыть, как он знаками заставил меня замолчать.
— Поговорим в другой раз, — сказал он.
Я пожал плечами и тихо поблагодарил.
— До свидания, — кивнул он.
Неслышно ступая по мягкому ковру, я направился к выходу. И уже коснулся двери, как он окликнул меня:
— Веум!
Я обернулся. Он успел обогнуть свой письменный стол.
— Послушайте, Веум, если ему и на этот раз удалось уйти, найдите его, Веум. Для меня найдите!
Этот седой худощавый человек с решительным лицом стоял передо мной, опираясь одной рукой о письменный стол, вытянув другую вдоль туловища. Он больше всего походил сейчас на американского шерифа, готового к последнему и решающему револьверному сражению.
Я молча кивнул, открыл дверь и пошел своей дорогой, пока он не поднял оружие и не нажал на курок.
Я пообедал в кафе, традиционное меню которого вызывает прилив умиления каждого истинного норвежца: разваренные картофелины, водянистые овощи и обязательная сосиска, задохнувшаяся в лужице растопленного масла. На красные крыши домов уже опустилась предвечерняя дымка, и цепочки автомобилей потянулись из города. Улицы пустели, словно подчиняясь неумолимой центробежной силе. Выхлопные газы смешивались с сероватым туманом, в эти сумеречные часы казалось, что где-то неподалеку горит бивачный костер, я просто задыхался от его дыма.
Тупик Весенберга отходит крючковатым аппендиксом от плотной застройки Верхней улицы, которая начинается сразу за Пристанью. Впервые за много лет некоторые фасады здесь удалось подновить, но и среди домовладельцев имеются решительные противники любых перемен, от чего облупившаяся краска скоро совсем облезет, а покосившиеся рамы вряд ли теперь когда-то выпрямятся. Именно так обстояло дело с домом, принадлежавшим Элисе Блом. Это двухэтажное здание было когда-то выкрашено белой краской. Минувшие годы оставили след на деревянной части конструкции, но то, что происходило внутри, надежно хранили от посторонних глаз посеревшие шторы. Лишь в окне на втором этаже горел торшер.