— Я седею и лысею прямо на глазах, — объявил Роман. — Лидия со мной так обращается, что даже волосы не выдерживают.
— Главное, чтобы выдержало сердце, — пробурчала Марина. — Слыхала, что ты пьешь горькую…
— Опять подружки донесли? — хмыкнул Роман. — Верные друзья! Откуда твои девки располагают таким мощным шпионским арсеналом? Или все хористки ныне на службе в ФСБ? Почти как у Гайдая? Но я не пью. Так — бутылочку водки в день, но не больше.
Его вопросы Марина полностью проигнорировала.
— Представь, сегодня мы со Славой видели такую картину. Под падающим снегом и пронизывающим ветром шагал пожилой седоволосый мужчина, очень бодрый и сияющий, и, несмотря на годы и наши опасно-скользкие тротуары, шел быстро. А в руке торжественно держал букет цветов, конечно, не для себя…
— Ты всегда была излишне сентиментальной, — изрек Роман. — Но любить по-настоящему не умела. В этом твоя беда и наше общее несчастье.
Марина вздохнула. Любить… Это действительно надо уметь.
Свою работу, к которой она когда-то так рвалась, Марина уже почти оставила. Как давно все это было — мечты о славе, о сцене, желание стать певицей, обязательно великой… Какая чепуха! Родились дети, и в ее сердце поселился страх за них, за их будущее, за их жизни, такие слабые на ветру, грубо бьющем в окна…
Несколько лет Марина пробовала руководить хором в захудалом Доме культуры, куда вечерами стекались одинокие люди, неудачники и неудачницы, которым некуда больше приткнуться, в основном предпенсионного и пенсионного возраста. Правда, Марине с ее энергией удалось все-таки сколотить довольно неплохой по местным масштабам хор. Его однажды даже пригласили выступить в Колонном зале, и Марина прямо ликовала. Но грянула перестройка, за ней стремительно притопала рыночная экономика, никакие районные и другие хоры никому стали не нужны… Все песни давно пропеты…
И Марина положилась целиком и полностью на зарплату Володи, который тогда еще чувствовал себя победителем и строил радужные планы преобразования НИИ, где трудился. Арина — та давно сидела на шее у мужа и посмеивалась. Макар оказался двужильным и явно намеревался пережить всех молодых.
— Дык… При чем тут твои картины на улице? — заныл Роман. — Марка, мне плохо…
— Мне тоже, — подавив в себе ненужную, по мнению Володи, жалость, ответила Марина. — Из-за детей. Они выросли сложными, непонятными, далекими от меня… Они не любят друг друга. Я понимаю: виновата сама… Но что мне делать, не подскажешь?
— Бытует такое расхожее мнение, что когда люди чего-то стыдятся, то сторонятся, прежде всего, своих близких, зато откровенничают с чужими.