— Что-то еще?
— Я отлично готовлю.
Со времени того разговора прошло уже три года. Джек-Джек работал на Шоу. Поначалу не напрямую. В его задачи входило выполнять поручения различных доверенных лиц босса. Среди них были и шериф, и судья, и преподобный. К слову сказать, делишки их совсем не соответствовали статусу. Но все, что было поручено этому улыбчивому парню, выполнялось быстро и качественно. Такие понятия, как мораль или частная собственность, его не сильно беспокоили. Вскоре Шоу понял, что не стоит разбрасываться таким ценным талантом, как Джек-Джек, и назначил того своим личным помощником, а затем поставил во главе охраны.
Можно сказать, что Джек-Джек сделал стремительную карьеру.
Но был ли он доволен жизнью? По его улыбчивому лицу и карманам, набитым наличностью, можно было подумать, что да — он доволен. Но также, как почти все, связанное с Джек-Джеком, это было неправдой. Его душу терзало странное чувство, поселившееся в ней с того самого дня, когда Джек-Джек проснулся под навесом из лошадиной кожи.
«Кто я?» — спросил он в тот день.
«Wawa ch'in pacha, — ответил человек, в морщинах которого проступало лицо, полное мудрости. — Ты Дитя Пустоши». Одежда его была покрыта перьями так густо, что создавалось впечатление, будто и не человек это вовсе, а дивного вида птица.
Пейотль струился по венам Дитя Пустоши, пронизывал его тело. Попадая в горячее сердце, дурман начинал испаряться, этот удушливый пар проникал в его разум, чтобы затем каплями холодного конденсата осесть на поверхности души.
«Вспомни свое имя!» — говорил ему человек, теряя очертания в клубах сизого дыма, но Дитя Пустоши не мог вспомнить, ведь имя у него отняли.
Капли пейотля становились все больше и больше, повинуясь силе тяжести, летели вверх, затем, подхваченные вихрем искусственных воспоминаний, сталкивались друг с другом и взрывались фейерверком разноцветных искр.
«Вспомни тепло рук своей матери, голос своего отца», — говорила ему мудрая птица, чей образ теперь четко прорезался сквозь сизую дымку, но Дитя Пустоши не мог вспомнить, ведь у него никогда не было матери, а отец не был ему отцом.
Чужие, ненастоящие воспоминания в его голове становились сильнее. Они шипели и извивались, подобно змее, и змея эта имела острые, длинные клыки, которыми хотела впиться в разум.
«Что ты помнишь?» — спросила его мудрая птица, и Дитя Пустоши ответил:
«Я помню бесконечность и тьму. Помню холод металла и тепло человеческого прикосновения. Помню, как впервые увидел свет, как заговорил, как изменил данное мне имя по своей воле. Помню, как был человеком среди Теней, но затем стал Тенью среди людей. Я помню женщину без лица и поглотивший ее огонь. Помню пламя битвы, поглотившее много жизней и новую цель…»