— Почему?
— Я уже сказала. И потом, я не считаю, что у меня какие-то проблемы.
— Так говорит каждый, попавший в зависимость.
— Если ты не прекратишь, со мной и вправду не знаю что произойдет.
— Хорошо, хорошо, все. Пообещай только, что покажешься специалисту.
— Какому?
— Это друг нашей семьи, психиатр.
— Никаких знакомых! Потом он придет к вам на чашку чая и станет рассказывать твоей маме, что подруга ее дочери жрет сырой рис и запивает водой из унитаза.
— Да, ты и впрямь недоверчивая, — признала Иола. — Сдаюсь и ни с кем не буду устраивать тебе встречу. Ты сама сходишь.
— Куда?
— К психиатру из университетской поликлиники. Обещаешь?
Я кивнула.
Иола вздохнула:
— Тебе, Малина, жутко трудно помочь.
Следующую неделю я делала подходы к поликлинике. Нет, не сегодня. Еще чуток поем. Завтра. Нет, я сама справлюсь. К тому же что я ему скажу? А если меня кто-то увидит? Наконец через два дня после переселения к Эве я набралась храбрости. Мы пошли вместе с Эвой. И вот я лицом к лицу с университетским психиатром.
— Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста..
Я оглядела кабинет. Низкая скамья, два кресла горчичного цвета и кушетка. Пресловутая кушетка психоаналитика! На нее, наверно, ложатся пациенты и позволяют себя потрошить.
— Мне лечь?
— Нет, это всего лишь бутафория, чтобы выглядело профессиональней, — объяснил скучающим голосом доктор Губка. У него была бородка с проседью, очки в тонкой металлической оправе и усталые глаза пятидесятилетнего мужчины. Типичный психиатр.
— Вот моя медицинская книжка.
— Малина, — прочел доктор. — Аппетитное, вкусное имя. Ну и в чем у нас, Малина, проблемы?
— Именно с аппетитом. Заглатываю все, как пылесос. Двадцать четыре часа в сутки я мечтаю о том, чтобы есть, жрать, хавать, лопать, трескать, уминать…
— Мгм, — кивнул головой доктор Губка. — Вот так? И что же?
— И ем. — Я громко сглотнула слюну.
— Интересно.
Он снял очки и принялся тереть веки. Потом, опершись локтями на стол, закрыл лицо ладонями. Посмотрел на меня сквозь раздвинутые пальцы. Мне захотелось засмеяться. Что я тут делаю? Выворачиваюсь наизнанку перед усталым человеком, который изображает заинтересованность.
— Это совсем неинтересно. Наоборот, отвратительно. Я встаю ночью, жарю, а потом жру, как волк-оборотень, пока не начинаю дышать с трудом. Но стоит проглоченному чуть умяться, и я опять открываю холодильник и мечу в себя что попало.
— И когда ты начинаешь «метать»?
— Около восьми вечера. Утром я еще верю, что выдержу.
— А что ты утром ешь?
— Да почти ничего не ем, потому что начинаю борьбу, но вечером уровень мотивации у меня падает.