— Как это не согласилась? — возмутилась я. — Это ты не женился на мне!
Я вспомнила наши бесконечные разговоры, когда он убеждал меня выйти за него замуж и уехать, а я убеждала его остаться. Я вспомнила, как со мною не разговаривала моя мать, поставив ультиматум: если выйдешь замуж за еврея, чьи родители в Израиле, можешь забыть, что у тебя есть родители. Мое замужество грозило отцу служебными неприятностями, а его как раз должны были утвердить в должности заместителя министра морского и речного флота. И я не могла представить, как уеду из страны, в которой выросла. Я ведь русская, а уезжали в основном евреи. Когда уехал Борис, я внушила себе, что он бросил меня, я даже не думала, что он может думать точно так же про меня.
— Наверное, я была не во всем права, — согласилась я. — Но я же была девчонкой. Ты был старше, умнее. А после того как уехал, от тебя ни одного письма.
— Ты же жила с родителями, — возразил Борис. — Письма из-за границы фиксировались КГБ. Я не хотел доставлять неприятности твоему отцу и тебе.
Я уже выкинула из памяти тот страх, который заложили в меня чуть ли не с рождения. Когда я познакомилась со шведскими студентами и они пригласили меня с подругами в Швецию, отец сказал: «Нет. Не надо светиться».
— Сейчас все изменилось, — сказала я Борису.
— Значит, ты в Лондоне по своим делам? — спросил он и попросил: — Расскажи. Очень подробно.
И я рассказала об автомобильной аварии, в которую попал отец, как я стала президентом компании, о Шахове, о проигранном тендере, об Идкинде. Я рассказывала Борису, как рассказывала бы врачу.
Я закончила рассказывать, и Борис спросил меня:
— Чем я тебе могу помочь?
— Советом.
— Здесь нужен профессиональный совет. Такие советы дают адвокаты. У тебя есть в Лондоне адвокат?
— Мы прибегаем к помощи адвокатской фирмы. Они представляют наши интересы в тяжбах со страховыми компаниями. Здесь нужен не адвокатский совет, а человеческий. Как бы ты поступил, если бы оказался на моем месте?
— Не знаю. — Борис задумался. — Я бы обратился к своему адвокату. Это ведь англичане первыми сказали: мой дом — моя крепость. И моя Англия — моя крепость. Они в этом абсолютно убеждены. Я позвоню своему адвокату.
Борис достал из своего балахона мобильный телефон, набрал номер и заговорил на непонятном мне языке, это был не английский, по-английски он сказал только адрес клуба.
— Извини, — сказал Борис, — мой адвокат считает, что я плохо говорю на иврите, и требует, чтобы я с ним говорил только на иврите.
— Разве адвокат может требовать? — удивилась я. — Он может только предлагать, а ты — соглашаться или не соглашаться.