– Чем обязан? – холодно спросил я.
Воронцов смахнул ухмылку с лица. Не такой реакции он ожидал.
– Я предрекал, что вы станете богатым… – исподволь начал он.
– Вы намекаете на пятьдесят тысяч моего долга?
– Не то чтобы намекаю… Но долг платежом красен.
Воронцов навязчиво демонстрировал свою жадность. Чересчур навязчиво, чтобы я в нее поверил. Была, ох была более веская причина, которую он неумело вуалировал. К сожалению, я о ней ничего не знал и лишь догадывался о ее существовании.
Я положил на колени кейс, открыл, достал пять пачек стодолларовых банкнот и передал таймстеблю. Воронцов взял деньги, неловко повертел в руках, будто не зная, что с ними делать, и рассовал по карманам.
«А вдруг он их ест? – неожиданно подумал я. – Что если для постантов доллары – особый деликатес, превосходящий по своим вкусовым качествам газеты, отпечатанные на свинцовых матрицах?»
– Что-то еще? – спросил я.
– Да… Так, мелочь. – Воронцов усмехнулся. – Никак не могу понять, каким образом вы убили Рудакова? Вы что, обладаете психокинетическими способностями?
Я внимательно посмотрел на таймстебля, пытаясь в который раз определить, темнит он или на самом деле не знает о существовании тени.
– Я и тебя так могу, – мрачно заверил я. – Хочешь умереть?
Лицо Воронцова вытянулось – он понял, что я не шучу.
– Вы бы оставили фамильярный тон, – натянуто сказал он, на всякий случай отодвигаясь. – Я к вам уважительно, на «вы», а вы…
В его голосе проскользнули просительные нотки, и я наконец понял, что о моей тени он не догадывается. Может, вообще понятия не имеет, что это такое. Вот сэр Джефри – тот определенно знает. Знает и очень боится. Быть может, и я боялся бы, если бы знал.
Я посмотрел на Воронцова и ощутил брезгливость. Нет, не к его внешности, хотя она того заслуживала, а к его сущности.
– Ладно уж, – махнул я рукой, – живите…
Он встал со скамейки.
– До скорого! – высокомерно попрощался и засеменил прочь из сквера.
Я ничего не ответил.
Спал я как убитый. Не в смысле «без задних ног», а просто ничего не снилось, зато постоянно присутствовало чувство невосполнимой потери. Будто не я убил человека, а меня убили, и тоска по покинувшей тело жизни тяжелым гнетом давила на сердце. Если бы был верующим, то определенно решил, что так себя должна ощущать душа, в результате насильственной смерти попавшая в чистилище.
Проснувшись, я долго лежал в постели, уставившись в потолок. Ни думать о чем-то, ни делать что-либо желания не было. Пролежал так с полчаса, затем через силу встал и поплелся в ванную комнату. Ощущение смерти – это все-таки только ощущение, и я пока жив.