Тем временем Уинстон Черчилль как ни в чем не бывало, радушно пожимал руку президенту, вспоминал о последней встрече — лет двадцать тому назад, улыбался, спрашивал о здоровье, произносил обычные и малозначащие фразы, приличествующие дипломатической встрече.
Вскоре премьер и президент удалились. Выполнив распоряжение отца, Эллиот заглянул в каюту. Отец и Черчилль сидели за столом и мягко препирались.
— Вы поймите меня, Франклин, — наклонившись через стол, говорил Черчилль. Наедине каждый позволял себе такую вольность, называть другого по имени. — Поймите меня. Американский народ решительно настроен в пользу Британии. Он готов вступить в борьбу. Дело за вами.
— Верно. Я не хуже вас, Уинстон, знаю настроения американского народа, — ответил Рузвельт. — Но в Штатах есть и другие силы. С ними нельзя не считаться…
Черчилль принялся развивать свою идею, убеждал Рузвельта, что именно сейчас, и не позже, Соединенные Штаты должны вступить в войну. Рузвельт незаметно переглянулся с сыном. Он будто хотел сказать Эллиоту: «Ну что, говорил и тебе!..»
— Для вас единственный выход — теперь же вступить в войну на нашей стороне, — продолжал убеждать Черчилль. — Если вы не сделаете этого, мы, конечно, погибнем, но тогда Гитлер первый нанесет вам удар. Этот удар может оказаться для вас последним.
Премьер запугивал и грозил. Он откидывался в кресле, его сигара задорно торчала кверху и перемещалась из одного угла рта в другой.
— А русские? — спросил Рузвельт.
— Русские? — повторил Черчилль. — Я поражаюсь, как они еще держатся до сих пор. Это провидение нам помогает. Пока-то держатся, и это хорошо. Ну, а если…
— Что — если?.. Сейчас только русские могут с успехом использовать наше оружие против Гитлера. Вы же сами это знаете хорошо…
— Знаю. Однако русские понесли такие потери, от которых они вряд ли оправятся. Гитлер уже занял русскую территорию, на которой до войны жило почти сорок процентов всего населения Советской России. Они потеряли больше трети своих железных дорог, лишились значительно больше половины производства стали, чугуна, алюминия… Чем они будут кормиться, если вместе с Украиной и Белоруссией потеряли чуть не сорок процентов хлеба? Я уж не говорю о чисто военных потерях. Кто будет там воевать — у русских не остается ни людей, ни танков, ни авиации… Да в конце-то концов, американские военные авторитеты тоже стоят на моей точке зрения. Возьмите того же Маршалла, — Советский Союз продержится самое большее три месяца. Это надо предвидеть.
— И все же, — возразил Рузвельт, — сейчас только русские борются с Гитлером… Впрочем, у нас еще будет время поговорить об этом на официальной встрече.