Между 1643 и 1648 годами она уплатила около 280 000 ливров и все же ей не удалось исполнить стой обещания, данные кардиналу, и доктора Сорбонны подали на нее в суд. В мае 1646 года она согласилась выплатить еще 250 000 ливров четырьмя частями в течение четырех лет, но в 1650 году она все еще оставалась должна половину этой суммы и была вынуждена прибегнуть к займу.
По мнению Вольтера, Ришелье был обожаем и вместе с тем ненавидим. Оба эти чувства можно отчетливо видеть на всем пространстве его исторической репутации. Ненависть к нему была выказана целым сонмом писателей вскоре после смерти кардинала. Он был излюбленной мишенью потока мемуаров, памфлетов, пасквилей и эпиграмм. О нем распространяли истории всякого рода. С самого начала его обвиняли в том, что он все, включая правосудие, принес в жертву своему ненасытному честолюбию.
Кардинал де Рец считал, что он «в недрах самой законопослушной из монархий создал самую позорную и самую опасную тиранию, которая когда-либо порабощала государство». Ришелье, по словам де Реца, «больше вредил королевским подданным, чем управлял ими». Мишель Ле Вассор, в своей истории Людовика XIV (1712), писал: «Я могу лишь с ужасом взирать на прелата, пожертвовавшего свободой его отечества и миром целой Европы своему честолюбию».
Подобное обвинение было выдвинуто и Вольтером в его «Siecle de Louis XIV» (Веке Людовика XIV) (1715): «С 1635 года шла война, потому что кардинал Ришелье хотел ее; и похоже на то, что он желал ее для того, чтобы сделаться необходимым». В других своих сочинениях Вольтер также поносил «красного тирана», обвиняя его в несправедливости и варварстве. В особенности он не мог простить ему того, что по его приказу был посажен на кол обвиненный в колдовстве кюре Лудена Урбен Грандье. Соглашаясь с тем, что Ришелье стоял у истоков внешнеполитического могущества Франции, он обвинял его в пренебрежении вопросами ее внутреннего благосостояния. Он оставил ее дороги в плачевном состоянии, кишащими разбойниками, а улицы Парижа — утопающими в грязи и полными воришками. Он подверг суровой критике «Политическое завещание» как работу «изобилующую ошибками и ложными понятиями всех видов». Что касается Монтескье, то он именовал Ришелье «плохим гражданином».
С наступлением эпохи романтизма в XIX веке, Ришелье без устали порицали поэты и романисты. Альфред де Виньи в романе «Сен-Мар» (1826) подчинил историю своему поэтическому воображению. Все беды Франции, заявил он в предисловии, были вызваны наступлением Ришелье на власть знати. В 1831 году в своей драме в стихах «Марион Делорм» Виктор Гюго изобразил Людовика XIII простым статистом, в то время как подлинным правителем Франции был тиранический и кровожадный кардинал. Сам Ришелье не появляется на сцене. Его голос, однако, слышен из-за занавеса, в самом финале пьесы, когда он произносит: «Никакой пощады» в канун казни героя Дидье, осужденного за нарушение эдикта, запрещающего дуэли. Но самый нелестный портрет Ришелье был нарисован Александром Дюма в его знаменитом романе «Три мушкетера» (1844). В нем кардинал показан человеком, лишенным веры и справедливости, использующим красную мантию, чтобы скрыть свои неправедные намерения. Людовик XIII в его присутствии — не более чем хнычущий ребенок.