— Тебе, штаб-ротмистр, лошадей ковать, ане с бабами ладить!
Штаб-ротмистр Устинов служил в конном полку да был выгнан за карточное шулерство — куда бедняге податься? Благодаря тому же Буркову, прежде служившему в полку, и попал на хлебное место, в Орехово-Зуево. Оно считалось благим городком, хотя и носило название села. Известно, миллионщик Морозов полицию жаловал, хотя в дом к себе, на чаи, не пускал; довольно и того, что к праздникам и своим семейным именинам, когда Устинов с поздравлениями жался в передней, полагался ему солидный «благодарец», этак рубликов в пятьдесят, а на Пасху или там Рождество и поболее. Нет, жить штаб- ротмистру в Орехово-Зуеве можно было припеваючи, если б не нынешнее сумасшествие. Теперь вот труси за спиной своего благодетеля да оправдывайся:
— Все будет сделано, господин полковник, все усмирим!..
С отчаянной решимостью и с саблей наголо он бросился в толпу и наскочил на упрямо торчавшую впереди ткачиху-смутьяншу. Рубанул ли, нет ли, но руку‑то его еще на излете перехватили, ржавую саблю, которую иначе как «селедкой» и не называли, выхватили, о колено переломили и обломки бросили к ногам полковника Буркова. Тот был поумнее ореховского штаб-ротмистра, повторять его наскок не стал. Взглядом прогнав прочь слишком ретивого помощника, с заложенными за спину руками подошел к руководителям стачки и вежливо поздоровался:
— Здравствуйте, господа-рабочие.
Ему тоже вежливо, хоть и холодно ответили:
— Здравствуйте и вы, господин полковник. Чем обязаны такой честью?
— Сами знаете. Время рабочее, а вы стоите без дела у ворот фабрики. К тому ж ваши люди громят контору, громят дома служащих и даже жгут. Смотрите?
Верно, по‑за спинами в одном и другом месте поднимались дымки, потом и пламя в морозное небо шугануло, как бы стараясь согреть этих озябших людей.
Впереди их было трое: Моисеенко, Волков, да вот эта молодая, самоуверенная женщина. Бурков не был бы главным губернским жандармом, если бы не знал: она ведь, ко всему прочему, пассия молодого Морозова. А ну как не сегодня-завтра все фабрики перейдут под его руку? Губернатор и тот с поклоном сюда приезжает, — может ли полковник осилить Морозовых?
Эти трое пошептались, и Моисеенко тут же крикнул в толпу:
— Савоськин, бери полсотни человек и сейчас же усмири мародеров!
Со знанием дела полковника заверил:
— Господин полковник, своевольства и хулиганства мы не допустим. В остальном позвольте нам вести спор с самим Морозовым.
В подтверждение этих слов ткачиха-пассия достала из хозяйской сумки кандалы, самые настоящие, с тяжелыми цепями, и надела себе на руки. Полковник Бурков покачал головой и тоже не солоно хлебавши отошел назад, к кучке понаехавших московских и владимирских чиновников. Поделать они ничего не могли, только мешали, но ведь не прогонишь же. Он, полковник Бурков, расхлебывай кашу, которую дураки заварили. Не оставалось ничего другого, как, приложившись к походной фляжке, отдать приказ: