Запечье было моим царством, где я владычествовал безраздельно — до той, впрочем, минуты, когда матери что‑нибудь да понадобится — горшок или луковица, пучок целебной травы или кукурузный початок, чтобы заткнуть бутылку с каким‑нибудь «лекарством»; или, наконец, большой блин квашни, знавший свое место у теплой печной трубы.
Один «уличный» мартовский день мне запомнился отчетливо. С крыш, с остатков янтарных сосулек под стрехами, срываются радужные капли — крупные, жемчужные, полные солнца капли. На косогорах, далеко за плетнем — чернеют большие проталины. Далеко вьются дороги в черных мочежинках. В голубых разводьях плавают льдинки, тонкими струйками прибывает вода, занося соломинки, комки навоза, семена трав. Осевшие сугробы всюду, рябые от невидимых, прожегших их глубь капель. Игра света и тени, их медленная круговерть легко передвигает деревья, то приближая, то отдаляя их от глаз. Протаявшие овалы земли, точно черные зеркала в хрусткой, слюдянистой оправе. Тишина наполнена неслышным звоном. Лишь кое–где гривастый дым медленно всплывает в небо над чьей‑то хатой.
За почерневшим и выгнувшимся в поле плетнем нашего небольшого вишневого сада осенью и весной стоит самая большая на селе лужа. В этот светлый весенний день уже грело невидимое солнце, снег кое–где стаял и на полях, обнажив озимые зеленя, и только грязноватый, будто прокопченный, лежит он еще в канавах и балках. А лужа за нашим садком все еще покрыта льдом. Сколько тут собралось ребят и даже парубков! На ногах у многих — самодельные коньки. В березовой чурке ребята прожигали две дырки, затем чурку снизу обтягивали куском толстой проволоки; сквозь дырки продевали веревки — и коньки были готовы. Чтоб коньки крепче держались, веревки скручивали туго–натуго палочками, которые заводили с наружной стороны ноги.
Право же, это были замечательные коньки! Я их подробно рассмотрел и уже давно помышлял о том, что не худо бы и себе сработать такую пару копечков. Единственным серьезным препятствием к осуществлению замысла была — проволока… В те времена она не валялась на свалках и мусорных кучах. Не всегда она имелась даже в кузне Остапа!
Остап подковывал пару коньков за большой красномедный пятак. И все же к его услугам могли обращаться только старшие, парубки…
Лихо, шумно, выделывая сногсшибательные фортели, катались ребята — малые и большие — на «нашей луже». И нам, стоявшей у края мелюзге, было весело. Довольно часто, правда, ребят подводила «оснастка» — то предательски отходила палочка–закрутка, то слабели веревки. Катанье то и дело прекращалось для новой подтяжки‑подкрутки. Это было в порядке вещей, и никому в голову не пришло бы жаловаться на судьбу.