И потом, когда я начал работать в разведке, где тоже не было снисхождения к слабым, я увидел, что разведка работала по принципам дворовой шпаны: взять верх любой ценой — кулаком, кастетом, заточкой.
В американских фильмах благородный герой никогда не стреляет первым, но война не кино, на войне стреляют из засады, из укрытия и убивают, иногда опережая на доли секунды. Не убьешь ты, убьют тебя.
Завтра она наверняка задаст вопрос: скольких я убил лично? И что я чувствовал, когда убил первого человека? Ей хотелось спросить об этом уже сегодня, поэтому я резко закончил разговор. Я пока не знал, насколько я буду откровенен, не исключено ведь, что книга выйдет при моей жизни. Я никогда не подсчитывал, скольких я убил. Это как с женщинами. Всегда помнишь первую, которая тебе отдалась или ты ее взял, и самую необычную, чем-то поразившую тебя. Я запомнил глубокие шрамы на ягодицах моей однодневной любовницы, это были шрамы от ножа, месть, вероятнее всего, женщины.
Что же, я расскажу, как убил первого человека, это ей вряд ли понравится, но я и не собирался ей нравиться. У меня с ней ничего не будет, слишком велика разница в возрасте, к тому же я ее раздражал. Жаль, что она похожа на Татьяну, на лучшую мою женщину. Я и женился на ней, бросив свою первую жену, потому что Татьяна не была похожа ни на одну из тех женщин, которых я знал до нее и после нее.
Вдовцом я стал в пятьдесят лет, в возрасте, когда еще чувствуешь себя мужчиной четыре раза в неделю как минимум.
Еще при Татьяне я заметил Ольгу, жену советника из МИДа. Она жила этажом выше. Советник, рыхлый, средних лет мужик, после Женевы должен был пробыть на родине три года, чтобы получить новое назначение на работу за рубежом. Но что-то у него не заладилось, и он продолжал ходить на службу в высотку на Смоленской за весьма скромную зарплату. Ольга уже потратила накопленные доллары и продала японскую аппаратуру. Она почтительно здоровалась со мной, зная о моих генеральских звездах и догадываясь о характере работы.
Как-то я увидел ее в ювелирном магазине на Арбате. Она рассматривала изумрудную черепашку в золотой оправе. Я стоял у соседнего прилавка и видел, как ее пальцы нежно гладили мерцающий панцирь, прикладывали его к коричневому жакету. На коричневом зеленое с золотым привлекало внимание. Вдохнув, она положила черепашку в коробочку и ушла.
Я хорошо знал таких женщин. После нескольких лет жизни за рубежом возвращение в Москву они воспринимали почти как катастрофу. Очереди в магазинах — мидовский буфет не мог обеспечить полностью, — грязь и хамство на улицах… Жена одного из моих сотрудников после приезда из Парижа перестала выходить из квартиры, потому что каждый выход заканчивался нервным срывом.