Решение, что делать с картинами, монетами, драгоценностями, я пока отложил, хотя понимал, что решать придется в ближайшее время. Если картины вернутся в музеи, от меня останутся несколько строчек в каталогах: «Картина из частной коллекции генерала Полякова». Но несколько строчек — слишком мало для моей жизни. И тогда я решил, что должен написать книгу. Я всю жизнь молчал. Соглашался, выполнял и молчал. Не соглашался, выполнял и молчал. Такие были правила. Сейчас, когда все наши секреты раскрыты, я могу снять с себя обет молчания. Я сам выбрал издательство «Сенсация». Они выпускали книги воспоминаний без купюр. Сработала давно отлаженная система. На одной из книжных презентаций журналистке, которая очень любила секреты, вскользь намекнули, что генерал Поляков пишет мемуары. В тот же вечер эта информация дошла до издателя. Они понимали, что генералу из Главного разведывательного управления есть что рассказать, к тому же спрос на Берию, Сталина, секреты атомного и ракетного строения на новом витке нашей истории снова возрос. Следующий день у них, вероятно, ушел на сбор сведений о генерале, на следующее утро мне позвонили. От двух первых литературных обработчиков я отказался: они работали по советскому стандарту, вставляя общие тексты, которые я сам всегда пропускал при чтении мемуаров. Что принесет новенькая, киноведка-неудачница, я узнаю только завтра. Единственное, что я знал точно, что не могу потратить на книгу больше трех недель.
Послышался легкий перестук лап Бенца по паркету. Его биологические часы отсчитывали пять часов после прогулки. В безвыходных ситуациях, то есть когда его не выводили, он терпел и двенадцать часов.
Бенц подошел и лег рядом. Я назвал его по имени моего друга Бенциона Моисеевича Гурвича, которого похоронил три года назад. В разведке в отличие от КГБ работало довольно много евреев. Сколько бы ни было чисток и сокращений, они оставались. Со знанием языков, с особым мышлением, им не было равных в выработке таких легенд, чтобы агент не провалился, выжил. Может быть, потому, что их предки учились выживать веками, у них, наверное, инстинкт выживания сформировался уже на уровне ДНК.
Я кивнул, Бенц встал на задние лапы, лизнул меня, — я позволял ему так выражать свою преданность.
— Дальний маршрут!
Бенц вильнул хвостом и сел возле поводка. Он знал много слов. Я надел ремни с кобурой, которая помещалась под мышкой, — плоская, из хорошей кожи, точно подогнанная под именной вальтер. Этому вальтеру было больше пятидесяти, стрелял я из него один раз в год для проверки, в тире я обычно стрелял из «стечкина», очень тяжелого пистолета, чтобы не расслаблялись мышцы правой руки. Я стрелял с левой, но хуже, — генералам этого достаточно.