Я по факту послал несколько запросов в информационный центр, завтра оперативники займутся сбором данных. Я был уже близок к решению проблемы, которую принял к исполнению президиум.
Теперь мне оставалось составить вопросы, которые завтра задаст мне киноведка.
Я записал:
1. Что вы чувствовали, когда убивали первого человека?
2. Чем объяснить вашу стремительную карьеру в разведке?
3. Ваши впечатления о Берии?
4. Ваши впечатления о Курчатове?
5. Правда ли, что мы не сделали атомную бомбу, а просто украли ее у американцев?
Пожалуй, этих вопросов хватит дня на три.
Я вывел Бенца. После двух часов ночи я его спускал с поводка на пустыре за домом. Прохожих не было. Последние пассажиры метро проходили в час тридцать. Я засунул за ремень брюк старенький наган. Чтобы мгновенно выстрелить из вальтера, надо передернуть затвор. Я берег пружину затвора моего вальтера, все-таки со дня его выпуска прошло пятьдесят четыре года. Наган давал возможность стрелять сразу, и, хотя за пятьдесят два года после окончания войны я ни разу не применил личного оружия, я всегда был готов его применить.
Я встал, как всегда, ровно в шесть утра.
ОНА
Проклиная старого хрыча, я встала с трудом, потому что легла в два часа ночи, расшифровывая, записывая, компилируя. Я решила строить книгу как его монолог с отвлечениями. Я старалась быть предельно точной. Если ему не понравится, он даже не будет объяснять почему, а просто скажет:
— Спасибо, сегодня мы не будем работать.
Рабочий день в «Сенсации» начинается в одиннадцать, в двенадцать мне позвонят и скажут:
— Извините, у вас не получилось. Аванс остается у вас.
Я стала под душ, надела платье, сунула рукопись в папку и понеслась, надо было наверстать десять минут, которые я потеряла, собираясь.
От метро я почти бежала и позвонила в его дверь за одну минуту до назначенного срока.
Дверь открыла все та же Мария в том же платье.
В кабинете я села в кресло, задремала и проснулась через два часа. Рукописи в пакете не было. За это время он мог прочитать ее не меньше восьми раз. Я закурила. Рукопись начиналась так: «Я мечтал стать бандитом». Он это вычеркнет обязательно. Сказать это можно, писать об этом нельзя. В его детстве было принято мечтать стать летчиками, полярниками, милиционерами или чекистами.
Он вошел, поздоровался, положил рукопись на стол и сел в кресло напротив. Сейчас извинится, что взял рукопись, не спросив моего разрешения. Но он сидел, смотрел на меня одним глазом и молчал.
— Спасибо за подарок, — сказала я.
Он, по-видимому, не понял, а может быть, не расслышал.