Максимум деталей — сочных, выразительных, интересных, мистических, и минимум достоверности, потому что, как и положено в случае дьявольского наваждения, люди действуют под влиянием минуты, в состоянии аффекта, аплодируют как безумные, стоят на ушах, а потом ничего не помнят. И вот этот минимум достоверности логическим образом означает, что — за редчайшими исключениями — от гастролей Паганини не осталось практически никаких нотных следов, то есть собственно музыкального материала нет. Как звучали, например, оркестровые аккомпанементы к его сольным концертам, каковых имеется по разным сведениям, от шести до восьми, не считая концертов подозрительных или приписываемых Паганини? Аккомпанемент для оркестра — это комплекты оркестровых партий, они хранятся в ящике довольно внушительных размеров. Если свои, авторские оркестровые партии у Паганини были, то он, видимо, возил их с собой, но никаких следов старался не оставлять. То, что мы знаем сейчас, это фантазии капельмейстеров и аранжировщиков на тему той единственной строчки, которой можно доверять на сто процентов, — это сольная скрипичная партия, которую Паганини всегда играл сам.
Существует запись пятнадцатиминутной версии Фрица Крейслера. Она сделана в характере дружеского шаржа, и в ней подчеркнута та деталь, которую зафиксировали коллеги-скрипачи, слышавшие Паганини в Париже в Гранд-опера. Как раз они были наименее склонны поддаваться «дьявольским наваждениям» и верить во всю эту средневековую белиберду. Они замечали, что Паганини играл так, чтобы преувеличить эффект «демонизма», — затакты играл смычком вниз, то есть слабые доли нарочно делал такими, что они выпирали из музыки: «Очии' черные, очии' страстные, очии' жгучие и пре'крааасные…». Вот такая получается «инто'нааация», если верить тем описаниям.
Для большинства европейцев XIX века, которые многие новости узнавали из газет, не было секретом, что Паганини — завзятый игрок. Что он может абсолютно спокойно за одну ночь лишиться гонорара от нескольких своих концертов — просто так, присев в казино немного поразмять пальцы за игорным столом. Но более всего удивляло другое. Как при легендарной, тысячекратно описанной во всех концертных рецензиях, скупости Паганини мог, например, подарить композитору Берлиозу двадцать тысяч франков? Это неслыханная сумма не только для концертирующего виртуоза, но даже и для коронованной особы. Ведь чек был публично подписан и вручен Берлиозу после первого исполнения его симфонии Гарольд в Италии. Эту музыку Паганини Берлиозу заказал, а потом отказался исполнять. Но когда он услышал ее, сыгранную другими, то подошел и сказал: «Бетховен умер, и вы единственный, кто смог его оживить!» Однако этим секреты, которые волновали европейцев, читавших газеты, далеко не исчерпывались.