С другого боку неожиданно обнаружился тихий лысоватый тип с неподвижными липкими глазами и стал потихоньку, незаметно, пододвигаться поближе к Пашке…
Родионов вскочил и побежал прочь от этого гиблого места, где за несколько минут незнакомая посторонняя сволочь сумела украсть у него половину чистой радости.
Нужно было побыть одному, убежать ото всех, запереться, отгородиться от мира, чтобы в тишине, не спеша все обдумать, порыться в драгоценных впечатлениях сегодняшнего вечера…
Так вероятно, какой-нибудь работяга, нашедший в стене порушенного дома старинный горшок и расслышав внутри горшка тяжелый звяк, прячет этот клад в мятое ведро и прикрыв сверху клоком стекловаты, рыщет по стройке, ища места укромного и глухого, где можно было бы в покое и безопасности внимательно исследовать, что это за звяк… Родионов усмехнулся, и завернув в свой тихий переулок, пошел медленнее. Переулок был безлюден и мысли его немного успокоились. А ведь ничто не предвещало такой великолепной концовки, подумал он снова, наоборот, начиналось-то как все неудачно и напряженно…
Вот такая концовка, думал Павел, бредя к себе домой. Конец делу венец.
Он шел по переулку, а когда завернул в свой дворик, понял что в доме неладно.
У крыльца стоял милицейский «воронок». И почему-то было понятно с первого взгляда, что он стоит там давно.
Павел встревожился. Неужели опять Юрка набуянил… Или эти новоселы затеяли скандал… Или жильцы опять подрались с пожарными… Или, не дай Бог, Касым запил! Родионову уже приходилось видеть пьяного Касыма. Раз в год, под Дмитриеву субботу Касым обязательно напивался и делался страшен. Это был другой человек, не узнающий никого. Он плакал, скрежетал зубами, выл, обхватив в отчаянии голову, а в конце концов выскакивал на улицу с топором, крушил мусорные баки, скамейку, рубил железные рельсы. Полковник выходил на крыльцо, «взять на контроль» события, жильцы теснились в прихожей за его спиной, готовые в любую минуту вмешаться… Но нельзя было в такие минуты Касыма успокаивать и урезонивать, и все жильцы это знали, иначе он еще больше свирепел и выходил из себя. Напивался он очень быстро, с одного стакана, и весь кураж его длился тоже очень недолго, какой-нибудь час всего, да и разрушения, им производимые, были вовсе незначительны, но этот день почему-то долго помнился и обсуждался. «Как-то на будущий год будет? — загадывала Вера Егоровна, — сейчас-то, слава Богу, все обошлось, топорище только сломал…»
Но ведь нынче не Дмитриева Суббота, спохватился Павел, значит, что-то другое.