Рука Джека зашевелилась и стала потихоньку прокладывать себе путь вниз. Он посидел некоторое время, поглаживая ей грудь, потом вдруг резко запустил руку под кофточку, и рука поползла вверх, пока пальцы его не забрались под лифчик, нащупывая сосок груди. Вирджиния сидела, крепко зажмурив глаза, все ее мысли и чувства были сосредоточены на этой руке и на том, что в нее попало. Ощущения, которые она испытывала, не вызывали у нее неприятного чувства. Не было ничего похожего на те волны внезапно захлестывающего удовольствия, о которых ей приходилось столько слышать, но не было и ничего неприятного. Потом, совершенно внезапно, она вдруг почувствовала резкую и сильную боль: это браслет его «Ролекса», зацепившись за бюстгальтер, раскрылся и больно прищемил ей кожу. Вирджиния вскрикнула от боли и оттолкнула Джека, одергивая кофточку.
— Извини, — смущенно проговорила она. — Извини. Мне было… — Она хотела сказать «больно», но Джек не дал ей закончить фразу. Он резко поднялся, одергивая пиджак и поправляя галстук.
— Ничего, — произнес он слегка хрипловатым голосом. — Мне этого и следовало ожидать.
— Чего ожидать? — спросила Вирджиния, настолько заинтригованная, что всякое смущение у нее мгновенно прошло.
— А… ничего, — поспешно ответил Джек.
— Не упрямься, Джек. Чего тебе следовало ожидать? Я хочу знать. Слушай, если ты мне не скажешь, я закричу, прибежит отец и отлупит тебя.
— Да нет, Вирджиния, ничего, действительно ничего. — Джек выглядел не на шутку перепуганным. — Извини, пожалуйста. Я не хотел тебя обидеть.
— Ты меня и не обидел, Джек. Но я хочу знать, что ты имел в виду.
— Ну… ну… а, черт… ну, просто, Вирджиния, у тебя есть вполне определенная репутация.
— Какая именно?
— Ну… что ты очень… ну, недотрога…
— Недотрога? Что ты хочешь сказать?
— Н-ну… да не знаю я. Что ты старомодная. Э-э… очень высоконравственная… ну, добродетельная. В этом нет ничего плохого. Совершенно ничего. Очень хорошо, когда человек такой. Это очень хорошая репутация. И послушай, уже поздно, мне пора идти, у меня завтра такой тяжелый день. Спокойной ночи, Вирджиния.
— Спокойной ночи, Джек. Спасибо тебе за очень хороший вечер.
Она была слишком поражена и ошарашена, чтобы еще что-нибудь чувствовать.
Потом, уже в постели, когда она лежала, неподвижно уставившись в потолок, ее попеременно захлестывали чувства замешательства, удивления, унижения. Вот, значит, как. Ей двадцать один год, она богата, привлекательна, ее — по крайней мере, теоретически — хотел бы заполучить каждый; и в то же время она явно предмет всеобщих насмешек, олицетворение фригидности, ходячий пример старой девы, прославившейся своей моральной безупречностью. Но ведь это кошмар. Она теперь никогда не сможет встретиться взглядом с кем бы то ни было из людей привычного ей круга. Значит, у нее за спиной они все понимающе переглядываются, улыбаются друг другу и думают: вот, дескать, идет Вирджиния, бесполая бедняжка, навеки нацепившая пояс целомудрия; как странно, ведь брат у нее такой красавчик и такой любвеобильный; очень странно, будут они перешушукиваться: ей давно пора быть замужем, все ее одногодки уже давно повыходили, а она… бедняжка Вирджиния, какой позор, никто ее не хочет, все ее боятся, и почему только так получилось, ну что ж, у нее хотя бы есть ее работа, это все-таки лучше, чем ничего… подобные мысли одолевали ее всю ночь напролет, словно тягостная, бесконечная и заунывная песнь о ее сексуальной неполноценности. К утру она уже готова была совершенно открыто, публично лечь в постель с первым попавшимся мужчиной, на которого упал бы ее взгляд. Независимо от того, любила бы она его или нет, независимо даже от того, нравился он ей или не нравился.