— Он и сейчас поразительный. — Александр поднял руку и нежно, едва прикасаясь, погладил Вирджинию по щеке.
Она снова почувствовала знакомый уже прилив удовольствия. Сглотнув, улыбнулась.
— Рада, что он вам нравится. Мы, ньюйоркцы, на удивление чувствительные люди. Нам необходимо, чтобы нами восхищались.
— Ну уж восхищения-то в ваш адрес, должно быть, больше чем достаточно.
— Да. Кое-что перепадает.
— Пойдемте поужинаем. И я еще повосхищаюсь вами.
Она предложила отправиться в «Лютее»; Александр согласился просто потому, что, не зная города, сам ничего предложить не мог. Вирджиния уже заказала столик в этом ресторане и сумела сделать это меньше чем за сутки, что было показателем того положения, которое занимал в городе ее отец; Александр не знал, однако, что обычно столики здесь заказываются недели за две, и потому не смог оценить ее достижение по достоинству, но ему очень понравились и сам ресторан, и меню, и карта вин.
— Очень хорошо, совсем как в Париже, — сказал он.
— А почему здесь должно быть хуже?
— Не обижайтесь.
— Мы, янки, очень обидчивы. Я вас предупреждала. Мы любим, чтобы нами восхищались.
— Я и восхищаюсь изо всех сил.
С ним было легко разговаривать: держался он непринужденно, с интересом слушал и сам был интересен. Много рассказывал ей о том, как он живет в Англии (ведет совершенно феодальный образ жизни, как он выразился с почти извиняющейся улыбкой) в огромном семейном имении. Очень долго говорил о самом доме, о тех парках и сельскохозяйственных угодьях, что его окружают, о домах садовника и привратника, об охотничьем домике и конюшнях и об изумительных садах, идеально выдержанных в стиле XVIII века: об исключительно прекрасной, как он сказал, греческой беседке, спроектированной Робертом Адамом, и о самих садах, распланированных Брауном Способным, которого подрядил его дед после того, как спалил дом, выстроенный в елизаветинском стиле, — заснул, мертвецки пьяный, в постели с папиросой; имение называлось Хартест-хаус.
— Оно настолько прекрасно, что, когда я возвращаюсь откуда-нибудь из поездки, у меня до сих пор при виде его на глаза наворачиваются слезы.
Вирджиния удивленно посмотрела на Александра; подобной поэтичности она уж никак не ожидала; он слегка улыбнулся ей в ответ:
— Я очень сентиментален. Семейный недостаток.
— А фотографий у вас с собой нет?
— Нет, эту красоту невозможно передать на фотографии. Я предпочитаю хранить ее образ в своей памяти. Но если хотите, я могу прислать вам фотографию.
— Была бы рада. И это прекрасное имение и дом — это все ваше?