Семен кинулся туда, падая в воронки и обвалившиеся окопы, вскакивая и со стоном выкарабкиваясь из них.
— Зоя… Зоя!
Девушка лежала вниз лицом, раскинув руки, крепко сжимая ремень тяжелой катушки с кабелем.
— Зоя, — позвал лейтенант, осторожно тронув ее за плечо. Перевернул на спину, увидел алый ручеек у виска, поднял и крепко прижал к груди.
Легонькой была Зоя. Синельников нес ее, касаясь щекой русых растрепанных волос. Нес бережно, обходя воронки и обвалившиеся окопы. Его было видно издалека, даже из Атуевки, продолжавшей ухать крупнокалиберными стволами. Было видно до тех пор, пока взметнувшийся перед ним огненно-черный сноп не заслонил его…
Тяжелая фугаска попала в край бревенчатого перекрытия блиндажа, в котором находился командный пункт дивизиона. Перекрытие осело одним концом и поползло вниз. Комьями посыпалась, земля. Ватолин и Сахно с уцелевшими еще разведчиком и телефонистом с трудом выбрались наружу, перешли в окоп на противоположном от противника склоне высоты.
— Убираться отсюда надо, — сказал Сахно.
Пожалуй, он был прав: командный пункт разбит, связь с единственной гаубицей оборвалась. Но существовал приказ — находиться именно здесь, никем не отмененный и не допускающий его невыполнения.
Пусть одному человеку или группе людей действительно нецелесообразно сию минуту стоять там, где предписано приказом. Зато, может быть, целесообразно для соседей справа или слева, для подразделения и воинской части в целом, для целой армии и всего фронта. Отдавшие приказ исходили из единственного соображения о необходимости выстоять несмотря ни на что и сознательно отметали все прочие соображения, сколь бы целесообразными они ни представлялись, потому что все прочее теряло смысл вне исполнения приказа «Стоять насмерть!».
— Переберемся вон туда, — ответил Ватолин, указав на окоп, расположенный недалеко от разбитого блиндажа. Четыре человека, вооруженные автоматами и гранатами, могли тут противостоять немецкой пехоте, если бы ей удалось, преодолев оборонительные заслоны батальонов стрелкового полка, достичь этого рубежа. Могли хотя бы ценой собственной гибели задержать врага на полчаса, на час. А в данной ситуации это было важнее самого важного, было высшей целесообразностью.
— А шестая молчит, — заметил, уже обосновавшись в окопе, Сахно. Он имел в виду гаубицу Павельева.
— Верно, молчит, — спохватился старший лейтенант.
Оба удивились, потому что гаубица оставалась вроде бы невредимой. И сейчас нечастые разрывы крупнокалиберных снарядов, судя по звуку, ложились не очень близко от нее. Почему же молчит?