«Вот в чем вся беда, — сказал тогда Норман. — Сколько раз я тебе говорил, что не перевариваю такое дерьмо?»
— Рози? — раздался участливый голос Анны. Он доносился откуда-то издалека, как голоса, которые порой слышишь во сне. — Рози, что с тобой?
Она оторвала взгляд от книжки («Любовник Печали» — было выведено такими же ярко-красными буквами название, а под ним: «Самый знойный роман Пола Шелдона!») и выдавила улыбку.
— Со мной все нормально. По виду книжка — горячая.
— Эти слюнявые романы — один из моих тайных пороков, — сказала Анна. — Но это лучше, чем шоколад, поскольку от них не толстеешь, да и мужики в них лучше, чем в жизни, потому что не звонят тебе, напившись, в четыре часа утра и не скулят, требуя дать им еще один шанс. В этих книжках есть прок, и знаешь почему?
Рози отрицательно покачала головой.
— Потому что в них объясняется весь белый свет. Там для всего на свете находятся причины и мотивировки. Пусть они так же притянуты за уши, как россказни на табло в супермаркетах, пусть они противоречат многому из того, что любой мало-мальски разумный человек знает о поведении людей в реальной жизни, но, Господи, они же там есть. В книжке вроде «Любовника Печали» Анна Стивенсон наверняка управляла бы «Дочерьми и Сестрами», потому что сама была обиженной женщиной… Или потому, что такой была ее мать. Но меня никто никогда не избивал и, насколько мне известно, мою мать — тоже. Мой муж часто пренебрегал мною — мы развелись двадцать лет назад (я говорю тебе об этом на тот случай, если Пам или Джерт не сказали тебе), — но никогда не занимался рукоприкладством. В жизни, Рози, люди иногда совершают те или иные поступки, и плохие, и хорошие, без причин и мотивировок — просто так. Ты согласна с этим?
Рози в задумчивости кивнула. Она вспоминала все случаи, когда Норман бил ее, унижая, доводил до слез… А потом вдруг, безо всякого повода, мог принести ей полдюжины роз и повести куда-нибудь ужинать. И если она спрашивала — почему, по какому случаю, он обычно пожимал плечами и отвечал: «Просто захотелось сделать тебе приятное». Другими словами, просто так. Мамочка, почему я должна ложиться спать в восемь даже летом, когда на улице еще светло? Потому. Папа, почему дедушка должен умереть? Потому. Этими эпизодами Норман инстинктивно пытался искупить свой «крутой норов». Он понятия не имел (и никогда бы не понял, даже если бы она сказала ему), что такие приступы внимания пугали ее куда сильнее, чем его гнев и куда более частые приступы ярости. С этим-то она хоть как-то свыклась.
— Я