Погода все дни стояла прекрасная. На море был штиль. Я и Нынюк гуляли по палубе, разговаривали и любовались красотой голубого моря. Обедали мы внизу, в унтер-офицерском кубрике, но отдельно от всей команды. Денег у нас не было ни копейки, и никаких «экстра» мы заказывать не могли. Однако товарищ Нынюк по незнанию английского языка согласился взять какое-то блюдо, которое было ему предложено, хотя оно и не входило в казенное меню. Получилось недоразумение. Когда впоследствии за это блюдо потребовали плату, мы оказались в неловком положении, так как платить было нечем. Унтер-офицер с кислой миной заявил, что сумма невелика и он ее заплатит.
В Копенгагене нас пересадили на английский миноносец и поселили в коридоре офицерского помещения, рядом с кают-компанией. Тут же на ночь подвешивались похожие на гамаки веревочные койки, на которых мы спали. Пищу нам давали с офицерского стола. Здесь мы впервые попробовали английские национальные блюда: к обеду подавался «тост», то есть хлеб, поджаренный в масле, к чаю полагался жидкий мармелад.
Большей частью мы проводили время на верхней палубе. Миноносец шел полным ходом, подымая за собой пенистые бугры кипящей воды. Однажды вечером, перед заходом солнца, справа по борту показались остроконечные готические колокольни ревельских церквей Олая и Николая, мелькнула похожая на минарет узорчатая башня городской ратуши и зачернели высокие краны Русско-Балтийского завода.
Пройдя между Суропом и островом Нарген, миноносец на траверзе Ревельской гавани свернул влево и взял курс на север. Вскоре показались очертания Свеаборгской крепости. Миновав Свеаборг в такой непосредственной близости, что можно было отлично разглядеть не только орудия, но даже выражения лиц финских солдат, мы вошли на Гельсингфорский рейд и стали на бочку. Перед спуском на берег все наши вещи были подвергнуты обыску. У меня отобрали большую коллекцию вырезок из английских газет. Рукописи были пропущены.
После обыска нас с тов. Нынюком перевезли на берег. Здесь мы были отведены на гауптвахту — в маленький одноэтажный домик на берегу, по соседству с Мариинским дворцом. Ранним вечером нас вывели на улицу. При свете лучей заходящего солнца защелкали «кодаки». Среди фотографов были финские офицеры.
Затем нас отвезли на вокзал и посадили в вагон третьего класса. Высокий и сухой финский офицер, приставленный в качестве конвоира, глядел с нескрываемой враждой и обращался с нами грубо и надменно. Представитель английского консульства в Гельсингфорсе и уполномоченный датского Красного Креста, которые также сопровождали нас до границы, возмутились таким отношением и настояли на переводе нас в мягкий вагон.