Одни только аулы казикумухцев [1] остались равнодушны. Впрочем, нет: все их жители поспешно собирались домой и соображали, как бы им дать знать «урусу», что они не причём в общем безумии своего народа.
Лаки — купцы и промышленники. Они, как разносчики и ремесленники, бродят повсюду.
«Подними любой камень и ты под ним найдёшь лака, — говорят лезгины. — Если не застанешь его, то поколоти место, где он сидел». Так неприязненно дагестанцы относятся к продавшемуся шайтану казикумухцу.
Ещё не успели старики выйти из мечети, как молодёжь к её порогу приволокла за рога чёрных баранов.
Война была объявлена, — поэтому белые не годились для сегодняшнего торжества. Одного за другим подводили животных к джамии. Мутталлимы должны были держать их за рога, а лезгины одним ударом шашки рубили им головы. Удачные удары возбуждали общий восторг, неудачные — насмешки… Быстрее молнии взвилась шашка Джансеида, и чёрная, кудлатая голова барана покатилась на плиты… Кровь его облила порог мечети.
— Хорошо, джигит! Руби так русские головы… Хвала твоему отцу, да возрадуется его душа!.. В твоей сакле всегда будет достаток. Горе твоим врагам!
Бедному Селиму не повезло.
Своего барана он обезглавил с трёх раз. Общий смех пошёл по всей площади.
— Эй, Селим! — кричали ему, — ты бы остался дома холсты ткать, с нашими женщинами, да чужих ребят нянчить.
— Селим по ошибке носит черкеску.
Весь бледный стоял он, опустив голову. По горскому обычаю он не смел сердиться в такую минуту.
Джансеид вступился за друга, заметив слёзы на глазах Аслан-Коз.
— Чего вы напали на него? Виноват он разве, что у него шашка зазубрилась. Нашим шашкам давно ведь не было дела. Не мудрено! Не опускай головы, Селим. Я сейчас приведу тебе нового барана. Только возьми мою шашку и оставь её себе.
Но раньше, чем он пошёл за животным, Аслан-Коз крикнула сверху:
— Я сама приведу его, погодите. Селим всем вам докажет, что не у него, а у вас пряжи в руках.
Молодой человек вспыхнул и оправился, услышав голос невесты, так смело вступившейся за него. Не прошло нескольких минут, — как она сама показалась на площади, едва волоча за рога обречённую жертву.
— Я встану рядом. И если тебе не удастся, — умру от стыда! — шепнула она на ухо Селиму.
— Джансеид, спасибо тебе! Возьми свою шашку назад.
— Оставь, оставь её, она лучше твоей.
— Я покажу этим эшакам [2], - презрительно окинул Селим всю площадь, — что моя сила не на кончике языка. Не надо мне шашки, у меня и кинжал исполнит ту же службу. Держи за рога, Аслан-Коз.
А сам на мгновение зажмурился.
— Алла, Алла! — про себя прошептал он. — Если мне не удастся, я вторым ударом себя принесу тебе в жертву.