Александр просунул руку. Теперь уж он не мог видеть Настю, но рука его встретилась с ее рукою — и огонь пробежал по его жилам от этого милого прикосновения. Он крепко захватил маленькую горячую ручку.
— Ой, что-то ты, Алексаша, как стиснул пальцы — больно мне, пусти… грешим мы с тобою, право, и каждый-то раз я дрожью дрожу, долго ли до греха, застанут нас, увидят, что тогда будет?
— А ты не бойся, не дрожи, не думай о разных страхах… Любишь ты меня, Настя?
— Сам знаешь, — ответил тихий голос.
Он Бог знает что дал бы, чтобы взглянуть на нее. Но здесь, среди этих кустов, совсем почти темно, да и потом, чтобы взглянуть, ведь надо выпустить ее руку. Но он предпочел не расставаться со своей добычей. И скоро, сам не замечая того, забыл даже, что между ними непроницаемый забор; ему казалось уж, что он ее видит, милую, дорогую, желанную… а ее прикосновение наполняло его блаженством.
— Ну, пусти же, пусти, ведь говорю: прибежала на малую минутку… Может, там меня уже и хватились… Беда будет! Себе не верю — откуда взялась такая смелость!.. Ах, уж и погибель ты моя, Алексаша!..
— Как погибель? Отчего погибель? — шептал он. — Сама не знаешь, что говоришь. Настя, голубка, послушай, ну чего ты вырываешься, мне надо поговорить с тобою.
Он все крепче сжимал ее руку, не выпуская ее. Она вырывалась.
— Да что же это ты в самом деле словно в железных тисках держишь, — взволнованно произнесла она. — Говорю, пусти. Дай Бог только вернуться, чтобы не заметили. Не время теперь говорить… в другой раз…
— Когда в другой раз — завтра?
— Ну, хоть завтра…
— В это же время?
— Ну, да, да, только пусти, Христа ради. Ах, беда мне!..
— Обещаешь наверно, не обманешь?!
— Да когда же я тебя обманывала? Что хочешь ты, то со мною и делаешь… Я всякий стыд девичий позабыла… Ведь если бы матушка узнала, что я к забору бегаю, да с тобою такие речи веду, да что ты меня за руку держишь, — что бы это такое было? А батюшка! Да он убьет меня!.. Пусти!.. Пусти!..
Она хотела выдернуть руку, но уже было поздно. Порывистым движением он потянул ее к себе, и вот эта нежная, полная, белая девичья рука по самый локоть по сю сторону забора, в его распоряжении, — и он покрывает ее жаркими поцелуями.
Настя испугалась не на шутку. Ведь если кто-нибудь теперь войдет сюда — она пропала, совсем пропала!
— Что же ты, погибели моей хочешь? — расслышал Александр ее взволнованный голос, в котором звучали уже слезы.
Он отпустил руку.
— Так завтра, завтра? — шептал он.
— Никогда! Прощай!
Кусты зашуршали, и она скрылась.
А он долго еще оставался неподвижный, будто прикованный к месту, весь полный еще ее присутствием, ее прикосновением.