Савва развел руками, отплюнулся и замолчал.
Антонида Галактионовна тихо и горько плакала. Никита Матвеевич стоял молча, запустив пальцы в бороду и беспощадно теребя ее. Брови его сдвинулись, глаза выкатились еще больше. На упрямом лбу выступили капли пота.
Некоторое время продолжалось молчание. Наконец Савва стал прощаться.
Он вдруг засуетился, заторопился.
— Эк ведь я засиделся у вас, — говорил он, — а время-то не терпит, время горячее, не след не токмо дню, не токмо часу, а и минуте пропадать…
Благословляя хозяйку, он шепнул ей:
— А ты все же, матушка, не плачь; слезами-то не поможешь… Господу молись, молитва матери великое дело!
— Да уж молюсь я, молюсь сколько сил хватает, извожусь молитвой! — прорыдала Антонида Галактионовна.
Но она тут же утерла слезы и вышла провожать священника.
Никита Матвеич долго еще стоял, не трогаясь с места, погруженный в свои мысли.
Все был тихо. В слюдяные маленькие окна врывались лучи вечернего солнца.
— Да где же это Лексашка! — наконец крикнул Залесский и бешено ударил кулаком по столу.
Затем он стал громко хлопать в ладоши.
На этот зов появился молодой парень, один из дворовых, и на строгий вопрос хозяина о сыне робко ответил, что Лександра Никитич еще не возвращался.
Никита Матвеич принадлежал хотя и не к весьма знатному, но старому и честному дворянскому роду, издавна владевшему изрядными вотчинами Ярославской губернии.
Многие из Залесских храбро боролись еще и с татарами, многие костьми легли на поле брани. Один из них, при Иване Грозном, неведомо за что был пытан и казнен в Александровской слободе.
Мало-помалу старый род, насчитывавший десятками своих членов, к концу смутного времени свелся на единственного представителя, Матвея Ивановича Залесского. Этот Залесский, в начале царствования Михаила Федоровича, проживал в своей ярославской вотчине, с каждым годом все более страдая от ран, полученных им в жаркой стычке со сбродом Тушинского вора.
У Матвея Ивановича было трое детей: старший сын Илья, затем Никита да дочь Ирина.
Сын Илья, здоровенный малый, в котором кровь ходуном ходила, был страстный охотник. Во время одной из любимых потех своих попал он на такого медведя, который обманул его опытность и во мгновение ока смял его под себя. Поломал его медведь, поломал, повалял, повалял, порычал над ним, да и ушел к себе подобру-поздорову в лесную чащобу.
Бедного Илью принесли в родительский дом совсем изуродованного и уже бездыханного. Мать, старуха добрая, души не чаявшая в своем первенце, обезумела от горя, протомилась несколько месяцев, да и отдала Богу душу.