Гулко стукнули о дерево первые тяжелые горсти земли. Сергея подтолкнули к яме, подсказали, что делать. В его голове мелькнула мысль: упасть прямо сейчас туда, на двухметровую глубину, и пусть засыпают и его тоже. Но сзади уже подталкивали, а могильщики приступили к работе, шустро орудуя лопатами. Он бросил три горсти, как полагалось, и отошел в сторону. Когда все уже ушли, он долго стоял у нарядной могилы, как шубой, укрытой венками и цветами. Смотрел на портрет любимой и надпись под ним, состоящую из фамилии, имени и двух дат.
Он ушел, а я осталась. Не потому, что тело все еще держало меня. Просто не понимала, куда мне теперь? Связь с хозяином ощущалась, я понимала, что не могу отправиться далеко отсюда. Не будь ее, можно было бы пролистать страницы памяти, побывав в самых значимых моментах земной жизни, легко пересекать время и расстояние. Но мне это не позволено.
Сквозь тянущую боль я почувствовала и другое: отчетливое тепло и свечение откуда-то. Присмотрелась, прислушалась к своим ощущениям. И поняла, что меня тянет мой собственный дом. Он светится! Не просто светится, а тянет меня, как свеча мотылька. Я удивленно отметила, что есть в этом сиянии нечто необъяснимое... Магия? Вспомнила: той ночью, перед тем, как отправиться к Ловцу, я потеряла сознание. А до того? Летающие стаканы... Меня пронзила догадка. Так вот в чем был смысл неосознанного ритуала! Неужели... Не может быть, чтоб то-то, о чем я и не подозревала в себе, тогда уже знало, что все это произойдет, и я попаду в капкан и мне нужен будет маяк?! Так, значит, все это предопределено? Но зачем же это было нужно? Значит, еще ничего не закончено, и кто-то подает мне знак, что нужно бороться.
Поминки прошли буднично, обычно. Мама в хлопотах отвлеклась, металась между кухней и залом, где за столами сменялись партии гостей. Наконец, остались самые близкие. В комнате повисло гнетущее молчание. Сережа, очнувшись от глубокой задумчивости, поблагодарил маму и предложил ей ехать домой. Она не отказалась - устала очень, да и чувствовала себя неважно.
Оставшись один, он машинально убрал со стола, передвинул мебель, навел порядок в комнате. Прошел в спальню, сел на нерасправленную постель. Что-то вспомнив, поднялся, принялся искать по ящикам. Наконец, нашел. Мою шелковую маечку, ту самую, что подарил на годовщину. Прижал ее к груди, вдохнул запах, еще сохранившийся на ткани, и завыл, как раненый зверь.
Меня отпустило: ну хоть выплачется. Но он сорвался, побежал в зал, достал из бара бутылку коньяка и жадно прихлебывая, пил прямо из горлышка. Затем, пошатываясь, вернулся в спальню и рухнул на кровать, как подкошенный.