Ту же самую фотографию, где был изображен ее Мишаня с распухшим носом, нежно сжимала рука Мари.
«Бедненький… Кто же его так?.. Ну, бандиты… Шпана тарасовская, – целовала изображение своего милого. – Закажу в редакции его портрет, отдельно от этой разудалой гоп-компании», – решила она.
Стертая с носовой части корвета и Мишаниного сердца Дунька, с таким же распухшим, как у бывшего дружка, носом, рыдала, вспоминая своего смуглого друга, и мечтала о встрече.
«Надо ехать в Москву», – вытирая платком глаза, услышала стук в дверь. «Кого еще нелегкая принесла?» – пошла открывать и обмерла, не веря своим заплаканным глазам.
– Ду-у-ни-а-а! Ай ла-а-в ю-у! – с порога протянул ей букет – обнял свою суженую.
Много позже, сидя на берегу речки, бойфренд рассказал ей, что в Москву прилетел его босс, беседовал с русским генералом, и в результате всех отпустили, кроме «слепого» шпиона.
– Джек направился домой, а я – к тебе, – обнял свою любимую, поцеловав ее в щеку. – Сначала поживем в Шалопутовке, а потом махнем ко мне в Америку, – рисовал перед ней радужные перспективы.
– Билли! А может, останемся жить здесь? – несмело предложила она.
– Надо подумать! – широко улыбнулся негр. – Глюкалка – это, конечно, не Миссисипи, но тоже речушка – о’кей!
– А вон Мишаня плывет, – указала на лодку Дуняха. – Давай спрячемся, что-то не хочется с ним сейчас разговаривать.
Егерь сидел на веслах спиной к берегу, поэтому не ви дел влюбленных, да, честно сказать, ему было и не до них.
Он вез музыкальный инструмент отцу Епифану.
Чуток покумекав, Мишаня догадался, что Митяй спер гармонь у попа, потому что раньше она принадлежала ему, а тот обратно не продавал, как Митяй ни просил. Поэтому в сердцах и написал: «Фиг найдешь свою гармонь», решив пропить ее в Гадюкино у баб Тони. Но перешел дорогу человеку в плаще, за что и поплатился головой.
Отец Епифан, увидев свою вещь в целости и сохранности, аж затрясся.
– Го-о-споди! – перекрестился он на угол с иконами. – Слава Тебе! – вытащил из ящика старинного комода отвертку, открутил на гармони нижнюю планку с нацарапанным на ней «иероглифом» и достал оттуда стодолларовую купюру.
Помахав оной перед распухшим Мишаниным носом, благостно произнес:
– А то вот все говоря-а-т: «На фига попу гармонь…»
А я в ней от матушки попадьи тайник устроил…