– А ты, стагуха, не могла яво ухватом оггетъ… али поленом каким ошагашить?.. Видишь, вгажина мужнюю гагмонь тянет бессовестно…
– Или головой его в живот… – засверкал глазами и замахал руками Джинн-Толик.
– Или за ногу укусить… – поддержал друга Дорофей.
– Ое-ей, мамочки-и! – в третий раз взвыл дед Пашка, и один из восемнадцати волосиков вокруг лысины, не выдержав психической нагрузки, покинул свое место и брякнулся на пол. – Во-о-т. Даже волосы выпадать стали, – поднял его дед и нежно погладил, сдув потом к печке. – Это, по всем пагаметгам, Евсейка-подлец.
– Евшейка крышку от бака шпер и в город подалша ш дружками, – подтвердила бабка.
– Вот там-то он мою гагмонь и пгодаст… – смикитил дед и засуетился.
– Сынки! Помогите вогюгу отмудохать…
«Сынки» радостно согласились.
«А то че-то все нас, да нас…»
– Мои предки были пионеры Дикого Запада. Hе то еще видели, – похвалился Джинн-Толик.
– 0-о-о! – сказал дед Пашка. – Твои пгедки были пионегы и осваивали Дикий Запад… А я тоже был пионег и осваивал дикий Восток… И внучек у меня пионег… В честь меня назвали Павликом.
Вечером, когда не ожидавший от судьбы пакостей пастух Евсей со товарищи, в наипрекраснейшем расположении духа, с шестью поллитрами на троих, вышли из автобуса и уважительно поздоровались с дедом Пашкой, тот торжественно поднял руку и приказал зарычавшему Дорофею: «Взять!»
Джонни-Дорофей, радостно взвизгнув, кинулся на шалопутовского ковбоя и, хотя успел получить по башке бутылкой, сбил пастуха с ног и вцепился зубами в его плечо.
– Куси! Куси его! – подбадривал дед Пашка озверевшего квартиранта.
Джинн-Толик, не тратя понапрасну слов на разбирательства, мутузил двух других мужиков.
Дед Пашка, покряхтывая, шустро собирал разбросанные бутылки, кои посчитал справедливой компенсацией за украденную гармонь.
Подняв последнюю, пятую бутылку – шестую Евсей разгрохал о башку оборотня, он распрямился и увидел в дверях автобуса улыбающегося внучка Павлика Морозова.
– Дедуля-а! – козликом скаканул к нему внучек. – Да ты стал гэкетигом! – пнул по пути поднимающегося с земли мужичка пятиклассник.
– Да что ты, гадость моя, каким гэкетигом? – не знал, как обнять родную кровиночку, ибо все карманы и руки были заняты бутылками.
– Я гогжусь тобой, дедуля! – сам обнял старикана внучек.
Шедшие из леса ханурики издалека глядели на разборку, но вмешиваться не спешили, видя, что силы не равны.
– Было бы нас человек хотя бы на пяток поболе, – пожалел один из собутыльников.
Дядька Кузьма узнал громилу, который наезжал и на него.
– Вот что в деревне творится… – вздохнул он, – совсем приезжие оборзели, местных без зазрения совести метелят.