Девочка восприняла его страсть, заразилась ею, как внезапной болезнью. Но она еще не знала терпения, свойственного зрелости. И вот, с детской нетерпеливостью она уже царапала его щеки тонкими ноготками, уже кусала его темные крупно-выпуклые губы, уже вцеплялась в душистую черную бороду.
На постели он покрыл ее хрупкое тело горячими поцелуями. О, наконец-то! Она всхлипывала совсем по-ребячьи. Она училась ответным поцелуям. Гибкий его язык скользнул в ее детский рот, она застонала, не сознавая, больно ей или сладостно.
— О-о! О-о!
Но вот небывалая боль пронзила междуножье. И чем больнее и острее делалась эта боль, тем желаннее она делалась!
О, сладостная, чудесная, чудесная боль!
Он, содрогаясь всем телом, ощущал одоление преграды.
Глубже, глубже!
Он тоже вскрикнул.
Наслаждение было полным, единым, взаимным!
Затем пришло расслабление. Юное тело девочки доверчиво прильнуло к его мускулистому мужскому телу. Легкое дыхание возвестило о сне усталой любовницы. Она уснула крепким детским сном.
Удовлетворенный Жигмонт тихо размышлял.
«Что всё это значило? Конечно, похоже на тот случай с матерью! — на мгновение ему стало противно. — Значит, он материализует то, что хранится в моей памяти! Но зачем? Что ему нужно? Убить меня? Но какая ему от этого польза? Что ему в моей смерти? Быть может, он испытывает меня? Но для чего? Дружба? Не знаю. Вряд ли я захочу иметь другом волшебника! Ученичество? Ему нужен такой человек, как я, не слабый духом и телом! Но я не пойду в ученики к чародею! Будь я зеленым мальчишкой, я бы еще подумал, а теперь, в зрелые мужские годы, нет, не пойду!»
Он ощутил голод. Вспомнил о вкусных яствах на столе. Хорошо бы выпить вина.
Жигмонт осторожно высвободился из объятий девочки, бережно укрыл ее покрывалом. Поднял брошенную в беспорядке одежду, оделся. Натянул сапоги. Он чувствовал себя в безопасности, но на всякий случай прикрепил к поясу меч, проверил, при нем ли кинжал. Приподнял и снова опустил полог. И уже собрался подойти к столу. Но замер, не в силах шевельнуться, не в силах вскрикнуть. На это раз волшебнику удалось по-настоящему испугать и потрясти своего гостя.
Жигмонт бессмысленно смотрел прямо перед собой. Он почувствовал, что губы его невольно и неприятно подрагивают.
Вот сейчас из горла вырвется вопль, позорный знак страха.
Жигмонт взял себя в руки. Глотнул слюну.
Человек, сидевший на подушке у стола, отставил золотой бокал, из которого пил, и посмотрел на Жигмонта.
Жигмонт посмотрел на Жигмонта. Потому что человек, сидевший на подушке и пивший вино, был Жигмонтом.