Его глаза светились добротой и приветливостью. Совсем другие глаза! Не такие пустые и равнодушные, как у тех людей, что окружали ее всё это время, что кидали ей монетки в ноги, что смеялись над ней или ругали ее за попрошайничество.
Он не выглядел плохим или злым, скорее, наоборот. Ему можно было верить. Но…
Но она все равно ему не верила.
Ему что-то было нужно от нее, Даша была в этом уверена. По-другому не бывает. Дядя Леша всегда говорит, что люди общаются друг с другом лишь потому, что получают от этого общения какую-то выгоду. Когда же пропадает мнимая или реальная выгода, пропадает и общение. Люди перестают значить друг для друга так много, как значили до этого.
Слишком четко она осознала эту философию, слишком ясно поняла, что просто так ничего не бывает.
Она не верила Олегу. Она боялась ему поверить и обмануться в своих ожиданиях и надеждах.
Она не верила и дядя Леше тоже. Ему она не доверяла даже больше, чем этому странному мужчине, который назвался Олегом. Она не любила его. Со всей открытостью души, с детской непосредственностью, на которую уже почти не была способна, Даша могла бы сказать, что ненавидит его.
Дети всегда остро чувствуют отношение в ним взрослых, четко разграничивая их на плохих и хороших. На своих и чужих. И дядя Леша был тем человеком, который попадал в черный список «не своих» людей.
Если сравнивать его с кем-то, то он был слизняком. Скользким, липким, холодным, противным.
Даша плохо помнила то время, когда дяди Леши в их жизни не было, сейчас казалось, что он был всегда.
Они тогда жили на границе с Белоруссией в небольшом городке, население которого насчитывало не более пяти тысяч человек. Отец работал дальнобойщиком и очень часто отлучался в рейсы, пропадая в дороге не только неделями, но порой и месяцами. В такие дни Даша особенно по нему скучала, умоляла его возвращаться скорее, и, хотя никогда не просила привезти ей подарок из рейса, отец всегда баловал ее какой-нибудь безделушкой. Мама работала на заводе, который кормил почти весь город.
Они жили не богато, по крайней мере, Даша не помнила, чтобы у нее были дорогие импортные вещи, как у некоторых ребят с улицы, или конфеты по выходным, но весьма сносно. Одеты, обуты, держали огород, поэтому не погибали от голода. Тогда такая роскошь, как кусок хлеба, не казалась ей недоступной.
Но всё как-то быстро, почти в одночасье изменилось, словно перевернувшись с ног на голову, и привычный наивный детский мир непосредственности и беззаботности, наполненный теплыми фантазиями и мечтами о светлом будущем, рухнул, так и не успев сформироваться.